Она понимала, что восстановить свое доброе имя в глазах дочери практически невозможно, и выбрала самый подлый способ реабилитации: начала всячески наговаривать на отца Полины, выставляя себя и ее жертвами его чудовищного характера и абсолютного эгоизма.

Удивительно, но бабушка молчаливо поддерживала эти лукавые наговоры, правда, лицо ее при этом становилось серым. Нудная настойчивость, с которой мать лезла в ее интересы, отвращала Полину от любого нового увлечения; в какой-то момент она решила, что больше не хочет находиться с этими людьми рядом, пусть ее отец оказался подлецом и бросил ее, но безумное лицо матери она видеть уже не могла, не хотела.

Единственный человек, который удерживал ее от бегства, – это бабушка, слезные просьбы не бросать ее вызывали в Полине болезненные приступы жалости.

Однажды ей пришло короткое сообщение:

«Здравствуй, мама немного рассказала про тебя, я горжусь тобой, я бы хотел, чтобы ты услышала мою версию того, что произошло с тобой и со мной, в этой мясорубке уже пятнадцать лет крутят не только тебя, но и меня, напиши мне, люблю тебя, папа».

Случился скандал: от ужаса и потрясения Полина кричала, пытаясь выяснить, что мать рассказала про нее отцу; хуже всего было ее вранье: говорила, что они много лет не общаются, а тут выясняется, что все это ложь, да она еще и докладывает ему про меня! Она была так напугана, что заблокировала отца везде, где только смогла, и, прокричавшись, сообщила обоим, что не хочет иметь с ними ничего общего.

И на следующий день объявила: ее позвали в крупную столичную компанию, и она уезжает.

Тест оказался отрицательным. «Ну хоть одна хорошая новость», – подумала Полина. Она оделась и вышла вниз на бульвар.

Снег падал медленно, и ей показалось, что иногда он зависает в пространстве, перестает притягиваться к земле; он налипал на тонкие черные ветки деревьев, нагибая их ниже и ниже, фонари на гнутых столбах заливали эти снежные висящие лапы разными цветами.

«Как можно быть такой слепой? – вела бесконечный внутренний монолог Поля. – Что я пропустила?

Он не похож на человека, которого неуправляемо тянет к приключениям, это не мог быть просто спортивный интерес, я его знаю, завоевание женщин как спортивных кубков – это не про него. Тогда что? Чего ему не хватало?

Внимания? Но я всегда была с ним столько, сколько он хотел, сколько нам хотелось, давала ему время и возможность побыть одному, занимаясь тем, чем он хочет.

Диалога? Мы говорили запоем, у меня не было с ним запретных тем, когда человек о чем-то хочет поговорить и не может – это же должно быть видно, я бы догадалась, да и он был довольно откровенным со мной.

Он не доверял мне? Но я никогда не давала ему повода сомневаться во мне, и он тоже.

Постели? Но то, что происходило между нами, было просто потрясающим, волшебным, и он был на седьмом небе, такое сыграть нельзя, я бы почувствовала!

А она? Что может толкнуть подругу на измену дружбе? Она что, любит его? Вряд ли, я бы заметила! Это не укладывается в голове! Это все какой-то глупый, абсолютно идиотский, ничем не объяснимый поступок. Если его что-то не устраивало, он мог просто подойти и поговорить, а это выходка мальчишки, может, он и есть просто противный мальчишка, который так с ней играл, но тогда он ошибся с выбором профессии, он гениальный актер, раз так умеет.

Темнота накатывала волнами, минуты рассудительности сменялись часами слез. Видя, в каком состоянии она находится, на работе ей дали недельный отпуск, и Полина днями сидела посреди комнаты, апатично глядя в окно.

Он приходил, но она его не пустила, он просидел под дверью всю ночь, но она не открыла, они сидели, навалившись на дверь с разных сторон, пока утром его не прогнал консьерж.