Вот так, – думала Ирис, ловя этот взгляд и вкладывая в свои слова чуть больше тепла, обращаясь преимущественно к Меценатке. Вот так я служу Прекрасному. Не только телом, но и умом. Не только сиянием кожи, но и сиянием мысли. Я оживляю их мир. Я напоминаю им, что Красота – это не только форма, но и содержание. Я – мост между их могуществом и вечными идеалами. В этом – мое оправдание. Мой смысл. Мое спасение от уродства мира за стенами.

Она закончила ответ легким поклоном. Коллекционер сделал пометку на своем планшете. Гедонист лениво хлопнул раз-другой. Меценат улыбнулась – искренне, тепло. И в этой улыбке, в этом взгляде, Ирис на мгновение забыла о холодных иглах, о фиксирующих ремнях, о страхе в глазах «Золотой Пыли». Она почувствовала себя нужной. Полезной. Почти… свободной в своем совершенстве. Она была «Лимонной Каймой». Живым шедевром. И боги взирали на нее с Олимпа своих кресел. Один – с холодным расчетом коллекционера. Другой – с вожделением гедониста. Третий – с искренним восхищением мецената. И для всех троих, в глубине души, она знала, она была лишь прекрасной, очень дорогой вещью в их коллекции под названием «жизнь». Вещью, которой назначено служить. Пока позволяет «Эликсир». Пока не появится трещина на хрупком фаянсе ее искусственного совершенства. Но сейчас, под взглядом Мецената, это знание казалось далеким, почти неважным. Сейчас она сияла. И этого было достаточно. Пока.

Тишина Института после Презентации была иной. Не священной тишиной ритуала или сосредоточенностью тренировок, а тяжелой, выжидающей. Воздух в общем пространстве их когорты, условно называемом «Сад Отдохновения» (геометрически расставленные скамьи среди искусственных кустов, имитирующих зелень), казался густым от невысказанного напряжения. Ирис сидела, стараясь сохранять безупречную осанку, но внутренне все еще вибрировала от остаточного адреналина презентации и – чего она не могла бы признаться – от теплого луча внимания Мецената. «Эликсир» пел в ее венах, но теперь его песня казалась чуть более хрупкой, чем раньше. Воспоминание о глазах «Золотой Пыли», полных ужаса перед иглой, время от времени всплывало, как масляное пятно на чистой воде.

Ее подруга, «Платиновый Иней» (№3), сидела напротив. Иней была воплощением хрупкой, ледяной красоты. Ее кожа, обычно сияющая холодным, почти голубым фарфоровым светом, сегодня казалась… тусклее. Незначительно, едва уловимо. Но Ирис, с ее тренированной наблюдательностью, заметила. Иней пыталась сохранять привычную отстраненность, но пальцы ее нервно перебирали складку безупречного платья из белого шелка. Она совершила провинность во время утренней презентации для другого Хранителя – микроскопическую заминку в ответе на вопрос, вызванную внезапным приступом легкой тошноты. Опекающие отметили «нестабильность». Наказание было стандартным для мелких нарушений: отсрочка вечерней дозы «Эликсира» на два часа. «Дисциплина стабилизирует», – сухо пояснил Опекающий.

«Все в порядке?» – спросила Ирис тихо, нарушая неписаное правило минимального общения вне ритуалов. Ее голос прозвучал громче, чем она ожидала, в гнетущей тишине.

Иней вздрогнула, подняла глаза. В них, обычно ясных, как горные озера, плавала тревога. «Просто… ожидание неприятно», – прошептала она. Ее голос, обычно звонкий и холодный, как удар хрусталя, был хрипловат. «Два часа – это ничего. Просто… тело капризничает без причины». Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась кривой, болезненной. Ирис кивнула, подавляя собственное беспокойство. Два часа – это действительно ничего. Профилактика. Дисциплина. Все для нашего же блага. Она вспомнила свою дрожь под лопаткой перед презентацией. Это пройдет. «Эликсир» все исправит.