Третий – Меценат. Женщина. Элегантная, в платье глубокого синего цвета, с седыми волосами, уложенными в строгую, но изящную прическу. Ее лицо было умным, с живыми глазами цвета старого золота. И в этих глазах Ирис увидела нечто иное. Не холодную оценку, не похоть, а… искреннее восхищение. Как перед великим произведением искусства в галерее. Взгляд Мецената скользил по линиям ее тела, но с любопытством исследователя, ценителя. Он останавливался на игре света на складках платья, на необычном оттенке ее глаз, на плавности жестов. Когда Ирис выполняла сложный поворот, на лице Мецената мелькнуло неподдельное удивление и восторг, словно она увидела неожиданный мазок гения на полотне. Она не улыбалась широко, но в уголках ее глаз светилось тепло настоящего интереса. Она видела в Ирис не вещь, не игрушку, а творение. Шедевр. Возможно, даже… чудо.

Вот он, – подумала Ирис, улавливая этот взгляд и направляя к Меценату следующую серию движений – легкий поклон, имитирующий подношение тех самых воображаемых цветов. Вот для кого я создана. Сердце под действием «Эликсира» учащенно забилось не от напряжения, а от проблеска чего-то, что могло бы быть близко к… признанию? Пониманию? Меценат оценивала ее Красоту, ее Совершенство как высшую ценность саму по себе, а не как инструмент для обладания или наслаждения. Это было ближе всего к тому, во что верила сама Ирис. Внутренний монолог, отточенный уроками идеологии «Эстетики», зазвучал в ее голове яснее, подкрепленный этим взглядом:

Мы – острова совершенства в океане хаоса. Мы – доказательство того, что Человек может превзойти природу, создать Красоту, не отягощенную уродством, болезнями, увяданием обычной жизни. Мир за стенами «Эстетики» – это мир грязи, боли, убогой борьбы за существование. Мир несовершенных тел, несовершенных умов, несовершенных душ. Они – боги, обладающие властью, богатством, возможностью прикоснуться к Прекрасному. А мы – их богини, дарованные им «Создателями». Наше предназначение – служить. Служить Красоте, воплощенной в нас. Услаждать их взоры, украшать их мир, напоминать им о том, что за пределами их банальных забот о власти и богатстве существует нечто высшее. Искусство. Совершенство. Вечность, запечатленная в плоти. Мы – живые символы их триумфа над хаосом. Наше служение – это не рабство, это миссия. Светить. Сиять. Быть безупречным отражением их могущества и вкуса. Для этого нас создали. Для этого мы живем. Для этого нам дан «Эликсир».

Мысли текли гладко, как ее движения. Они успокаивали, придавали смысл ее позе, ее улыбке, направленной к Меценату. Даже холод Коллекционера и липкий взгляд Гедониста вписывались в эту картину. Разные боги, разные формы поклонения. Но суть одна – они были зрителями в этом храме, а она – живой иконой.

«Демонстрация Б, подсекция Интеллект и Беседа», – возвестила Система. Музыка смолкла.

Ирис остановилась, приняв Позу Готовности к Диалогу: ноги вместе, руки скрещены перед собой на уровне талии, взгляд чуть опущен, но готовый подняться на зрителя. Коллекционер наклонился вперед, его острый взгляд впился в ее лицо. Гедонист развалился в кресле, явно меньше заинтересованный этим этапом. Меценат внимательно смотрела, ожидая.

«Объект 7-С-Эта („Лимонная Кайма“), представьтесь и расскажите о вашем понимании эстетики эпохи Возрождения в контексте современных биотехнологических возможностей», – произнес Коллекционер. Голос был сухой, лишенный интонации, как у Системы. Тест.

Ирис подняла глаза. Взгляд встретился сначала с Коллекционером (холодная оценка), затем с Гедонистом (скучающее ожидание), затем с Меценатом (теплый, поощряющий интерес). Она начала говорить. Голос, поставленный лучшими фонопедами Института, лился чистым, мелодичным потоком. Она говорила о гуманизме, о поиске идеальных пропорций у Микеланджело, о светотени Караваджо, искусно связывая это с работой генетиков «Эстетики», создающих «идеал изнутри», а не просто копирующих внешние формы. Она цитировала фрагменты трактатов, вплетала легкие, отрепетированные метафоры о «ДНК как палитре Создателя». Ее слова были безупречны, как ее движения. Они демонстрировали не только знание, но и способность к легкой, изящной беседе, к флирту интеллекта. Коллекционер слушал, изредка кивая – удовлетворенный точностью ответа, как точностью механизма. Гедонист начал тихонько постукивать пальцем по ручке кресла, его взгляд блуждал. Меценат же слушала, зачарованная. В ее глазах Ирис видела не просто оценку, а диалог. Мимолетный, иллюзорный, но диалог.