Парализованное от наваждения тело отказывалось идти дальше, словно душа и тело Эйгера в эту минуту уже существовали врозь. Грудную клетку жгло от горя сменяясь бурей то стужей, будто некто из вне в данную минуту баловался с переключателями в его теле. Без власти в собственном теле мысли Эйгера растворялись в прибывающем отчаянии. Их практически не оставалось, когда послышался женский крик.

Эйгер вышел из оцепенения, толкнул двери следом, сбивая наслоившиеся тела по другую сторону, ворвался расталкивая на своём пути тележки с подарками и угощениями, перешагивая через тела. Его взгляд метался в поисках уцелевших или нападающего, ведя стволом по контурам мебели, готовый выстрелить, и повторить. Отомстить! За них всех.

Оказавшись на другой стороне особняка, подходит к последней двери ведущий в парк, откуда донёсся последний крик вот как секундой ранее.

Эйгер протягивает вспотевшую руку к двери, дёргает холодную ручку… Дверь не поддаётся. Прикладывает все силы, но она будто застряла во времени как некоторые мысли повстречав взаимоисключающие прошлое и настоящее. Вскинув ружьё Эйгер делает выстрел в замок. Не помогает. Тогда два выстрела в петли. Дверь и вправду застыла в воздухе. Бросившись к окну, сметает цветы с подоконника и своим телом выбивает раму, стеклянный звон в мире мёртвых звучит угрожающе сочно.

Эйгер замер в ожидании, прислушиваясь к каждому звуку, ведь он должен был привлечь внимание убийцы. Ведь должен? И отвлечь внимание от жертвы на себя.

Где-то в дали шелестят листья, деревья подёргивает стон накренившихся стволов, с крыши вереницей тянуться одинокие капли, трава на секунду притихает в безветрии, ручей что неподалёку бесконечно убегает в звонящую даль.

Сделав ещё шаг по примятой траве, на хозяина особняка набрасывается тень, рассыпающаяся порывом ветра перед самым носом. Потеряв тень из виду принялся целить во тени окружающие его, ожидая что это было предзнаменованием перед ударом. Готовый выстрелить Эйгер выжидающе осматривался, водил прицел вдоль стены, забора, кустов пока сдавленный женский голос не позвал на помощь.

Шаг. Обернулся лишь чтобы убедиться, что за ним никто не следует. Ещё несколько шагов и за боскетом, увенчанным белыми лилиями, открывает взору ротонда. В стороне от неё, у разделённой на двое скамейке из кованных узоров, покрытых живыми лианами, молит о помощи Моника, подружка невесты. Лежа в крови, ловя воздух и горько всхлипывая. Она смотрит взглядом полным надежды, от которого у Эйгера перехватывает дух от мысли, что ничем не может помочь. Сделав последний шаг, он склонился на ней. Из-под руки, удерживающей отсечённое правое плечо, хлещет кровь. Взгляд Моники плывёт. А лицо совсем серое. Эйгер зажимает рану одной рукой, а второй обняв Монику прижимает к себе, успокаивает водя пальцами по лбу убирая волосы с её глаз.

«Она всегда была трусишкой. Оттого смогла так долго продержаться?»

Мир глазами Эйгера начинает пошатываться, сужаясь до небольшого участка охватываемого взором, словно стоя на корабле качающегося на волнах глядя в трубу на подступающую бурю гроз.

– Прошу, помоги, – слова лишенные интонации, срываются с дрожащие губ.

Как она ещё не потеряла сознание? Наверное, шок.

– Кто это сделал, Моника?!

– Помоги, – она едва застонала, из глаз проступили тонкие нити слёз.

Эйгер увидел, что её левая нога неестественно загнута ниже колена, словно и не её вовсе.

Кровь прибывала, смешиваясь с той, чтобы была рядом, вся тропа пропиталась ею стекая со стороны беседки единым ручьём. Стоя на коленях, Эйгер страшился утонуть в ней.