Перешагивая мёртвых, пробираясь через неистовство раскромсанной плоти, он замечает знакомые лица, отчего разум прошибает болью смятения: Рэймонд Науч со своей супругой Мелани Науч, их тела – Эйгер обедал у них этим днём, за чашечкой кофе они обсуждали всё и ничего, начиная от никому не понятной политики кроме глав государств до новых способов обработки дерева чтобы повысить его долговечность: подлый удар застиг их, когда они бежали от особняка, а их восьмилетнюю дочь, Кристину, и вовсе не сразу удаётся узнать: её голова была отсечена затерявшись в густой траве… удар пришелся по высоте спин супругов, оставляя сюрреалистичные, словно творение больной фантазии вышедшего из ума художника-креативиста: короткие обрубки-позвоночники, словно прорастающие из плоти, расцветая кровавой кроной медленно орошали кровью их спины.

От вида очередного обезображенного мертвеца с лицом дорогого друга, сознание Эйгера принимает решение не смотреть. Но приходится. Ведь иначе он может пропустить «её».

Кровь забиралась меж отполированных валунов старинной брустачки формируя громадную паутину. Эйгер продолжал обступать тела покойных, всех тех, кого он знал. Он не мог позволить себе смотреть вниз, отчего то и дело под ноги попадались брошенные вещи, сломанные туфли, отрубленные пальцы… всё это время под ногами чавкала кровь. От запаха разорванной плоти сердце сбивало ритм собственных шагов. А от одной только мысли объёмов крови его тошнило, обжигая горло желчью.

Оставалось около сорока метров до особняка, сорок метров заваленной телами аллеи, наполненной остывшей памяти о тех, кого Эйгер уже никогда не услышит. Тех, кого лишились их родственники, но пока даже не догадывались об этом. Ненаписанные истории жизни. Тысячи и тысячи не свершённых дел. Фамильные родовые ветви, прервавшиеся навсегда. Мозг пронзали тысячи мыслей остановиться. Но Эйгер их не замечал. Дименсо – не из тех, кто отступает. В сознании это звучало иначе: теперь он практически всё что осталось от династии. Это вытягивало из его тела силы жить. Это предавало его воли силы жить. Когда-нибудь это качество обернётся и ему стороной.

В висках давило. Глотку жгло. Вернувшееся с новой силой ощущение ужасной неизвестности он даже не заметил. Каждый его шаг становился медленнее предыдущего, от мысли опоздать. В сознании боролись страх, любовь и неизвестность. И только неизвестность способна быть переменной склоняющейся в любую из сторон.

«Лишь бы Алли была жива. Лишь бы она… только она… прошу тебя, Фатта!» – скорбный дух Эйгера взывал к упавшим небесам, сверкавшим в драгоценных камнях, в надежде что ещё не поздно, что их взгляд ближе, как никогда прежде. С каждым шагом укрепляясь в мыслях что это уже не звезды, а слёзы давно погибших звёзд.

Выл ветер. Ветви скребли по фонарям. Кто-то кричал. Их крик сливался с воющим ветром. Морфей Хорус, сидел прислонившись боком к дереву, молил пробегающих о помощи, но помочь человеку с выпущенными внутренностями уже никто был не в состоянии – все, кто выжил, эти несколько человек сейчас разбегались, спотыкаясь на крови и телах… тёмные силуэты опасливо разбегались, прячась в тенях. Один из них, Ник Эммерайс, толкает Эйгера хрипло выдыхая «Надо бежать». И только сейчас Эйгера отпускает шок: тяжелое дыхание обжигало сухое горло, в глазах плыло от воображаемого ужаса, от вида тел ему дорогих людей. Кровь звенела в ушах эхом столкнувшихся молотов в сердце, разбивая и плюща металл, а рёбра разрывало болью не в силах сдержать этот натиск внутри, но он шёл, ради своей Алли, переступая тела дорогих ему людей.