В голове начало шуметь. Перед глазами поплыли мушки, светлые стены аудитории раскололись сетью трещин. Вспомнилось больница. Единственное средство – проводить бесконечно пальцем по расколу на штукатурке, словно пытаясь отыскать там единственный коридор, уводящий от боли. Соня шагнула по направлению к Эвридике, но Голицын ухватил ее за запястье.

– Нет-нет! Софья, пожалуйста, присядьте. Вы же подключены.

В этот момент в грудь ударила Волна, горячая и горькая. Из глаз брызнули слезы. Но одновременно ушел последний страх и сомнение. Впервые Соня осознала, что жизни в ней до этого момента было не больше, чем в бумажной розе, которыми на свадьбах украшают лошадиные гривы. В солнечном сплетении словно пробили дыру, но эта боль оживляла. А рядом, в унисон, горело и дышало еще одно существо. Им суждено было вместе стать пеплом и землей, возродиться, расцвести, переплетаясь, дать плоды и снова умереть. Этот союз не по силам было разорвать ни времени, ни смерти. Соня задохнулась от счастья обретения. И тут пылающее небо раскололось, а в уши ворвался голос.

– Я смотрю, вы времени даром не теряете…

Тимофей Шушин, скрестив руки, наблюдал за процессом. Судя по ядовитой усмешке, он уже какое-то время находился в аудитории. Да и черт с ним! Дрожащими руками Соня стянула шлем.

– Я выведу мальчика…

Внутри Эвридики Соня осторожно освободила Ивана от шлема и проводов.

– Все в порядке?

Иван вяло кивнул. Желания расспрашивать не было, хватило бы сил переварить собственные впечатления. Передав мальчика строгой женщине в белом платке, Соня некоторое время стояла у окна в коридоре, пытаясь дождаться, пока пунцовый румянец сойдет с щек. Когда же, наконец, она вернулась в аудиторию, Шушин с Голицыным продолжали спорить.

– …по сравнению с одиночным замером показатели Пегова выросли почти на 15%. Возможно эта девушка – идеальный эталон, нулевая отметка, которая стимулирует резонанс…

– Или полный шлак. Она же музыку ненавидит!

Голос Шушина звучал нарочито сухо, словно ему было неприятно восторженное состояние Леонида.

– Ее жизненный опыт, связанный с музыкой, был отрицательным, поэтому она ее и избегала. Но на самом деле ты же понимаешь, что это удача?

– И с чего вдруг такое счастье на нас свалилось?

Соня решила вмешаться.

– Прошу прощения… Так я могу идти домой?

– Разумеется… Но перед этим не могли бы вы описать свои сегодняшние ощущения? Какие-то конкретные ассоциации у вас возникли?

Серые глаза Голицына смотрели ласково, но с нетерпеливым ожиданием. Шушин демонстративно отвернулся к окну.

– Знаете, я правда устала. Если хотите, могу позже оформить письменный отчет.

Леонид смутился.

– Зачем так себя утруждать? Если реакции нет, ничего страшного. И… завтра вы могли бы еще прийти?

– Разумеется, я буду.

Кивнув, Соня быстро покинула аудиторию.

К счастью, матери дома не было. Бросив шубку и ботики в прихожей, Соня шла через гостиную к большому зеркалу, на ходу расстегивая блузку. Одна из пуговиц отлетела, но Соне было плевать. Рывком вывернув рукава, отшвырнула блузку. Расстегнув юбку, перешагнула через нее. Так же быстро, не жалея волос, выдернула шпильки, избавилась от чулок и белья. Еще шаг, и Соня увидела свое отражение в зеркале. Там стояла светловолосая незнакомка с пунцовыми щеками. В ее глазах словно пылали две электрические дуги из опытов Теслы. Кожа излучала мягкий жемчужный свет, напоминающий о нежном свечении внутри Эвридики.

А еще Соне впервые в жизни хотелось петь…

3

В половине девятого Руссо Балт опять стоял под окнами. Наспех одевшись под подозрительным взглядом матери, Соня слетела вниз по лестнице.