Голицын нервно пробежал пальцами по рулю.

– И кстати, крайне интересно, что вы упомянули кружащихся людей… Финальная часть пьесы написана в ритме тарантеллы. Знаете легенду об этом танце? В Европе время от времени случались странные вспышки, что-то типа психической эпидемии. Люди впадали в глубокое оцепенение. Кожа твердела, а мускулы оставались мягкими, можно было придать любую позу. При этом больные не ели, не двигались, по сути находились между жизнью и смертью. Так вот, по преданиям, именно тарантелла заставляла больных вначале пускаться в пляс, а потом постепенно выводила обратно к реальности…

– А причина оцепенения неизвестна?

– Считается, что это следствие укуса тарантула. Но на самом деле странно, что в одно и то же время в городе появлялось столь агрессивных пауков.

– А если на них музыка повлияла?

– В каком смысле?

Соня замолчала. Похоже, она и так уже ляпнула лишнего. Голицын задумался.

– Конечно, пока очень мало известно о влиянии ритма и тонированных комбинаций на различные зоны мозга. И трансовые состояния шаманов, орфических жрецов, безусловно, могут возникать и под воздействием музыки. Но все это пока лишь теории. В любом случае, ваши ощущения проникли в самую суть композиции. И я был бы счастлив, если бы вы согласились на еще одну проверку. Я познакомлю вас с настоящим Орфом – человеком, обладающим высоким потенциалом. Вы не пожалеете, прошу!

В глазах Голицына горело такое искреннее восхищение, что Соня оторопела. Никогда до этого момента она не была для кого-то столь значимой. И потом, надо же закончить статью…

На следующий день, в половине десятого, Соня вошла в уже знакомую аудиторию, мысленно настроившись на работу с музыкантом в духе Вяхирева – пьющим, но безобидным балагуром. Однако Голицын кивнул на стоящего у окна мальчика лет десяти.

– Познакомьтесь, Софья, это Иван Пегов. Он показал прекрасный результат на эврометре, но в Эвридике пока не работал.

Мальчик пожал протянутую Соней руку важно, как взрослый. Одет он был как крестьянин, в подпоясанную ремешком рубашку. Но сапоги и штаны по размеру и даже фасонистые, а руки изнежены и мягки, как будто и не знал физической работы. Может, из купеческих? Да и внешность удивительная. Густые ресницы, волосы до плеч, как у девочки, а глаза темные, как вишни, и доверчивые.

– Проводите его? Я пока подключу пульт…

Они вошли в комнату с машиной, и мальчик остановился, совсем по-детски вцепившись в Сонину руку.

– Кашалот… Который Иону проглотил!

Соня улыбнулась.

– Я тоже сразу про рыбу подумала.

Ладонь Ивана была горячей и влажной. Соня осторожно выпустила свою руку и присела перед мальчиком на колени.

– Кашалот на самом деле не может съесть человека. Ты это знаешь?

Мальчик молчал, явно не веря.

– Видишь струны? У кашалота тоже вся пасть забита похожими. Поэтому он только планктоном питается. Даже маленькая рыбка не может пролезть.

– А Иона…

– Иону какой-то другой вид съел. Может, вообще не кит, а белая акула. Или касатка. Можем сходить в библиотеку или в дарвиновский музей, я тебе ее покажу.

Иван скептически посмотрел на Соню. Но страх немного отступил, Соня это чувствовала.

– Если хочешь, можем попробовать остаться здесь вдвоем.

– Не. Вдвоем совсем тесно будет, – разумно возразил Иван.

Вошел Голицын. Соня повернулась к нему.

– Мы готовы. Что мне нужно делать?

Все утро Соня морально готовилась к предстоящему испытанию. Но когда Голицын надел на нее уже знакомый шлем, а мальчик скрылся в жемчужной раковине, вернулась тревога.

– Ничего не слышно. Может, ему нехорошо?

– В камере почти идеальная звукоизоляция, вы же помните… – пробормотал следящий за датчиками Голицын. – И ваш динамик выключен, для чистоты эксперимента. Но вы с Иваном фактически являетесь сообщающимися сосудами. Стимуляция его зон мозга резонирует с вашими. Поэтому эффект взаимопроникновения…