И восточное, и западное жречество – магов, брахманов, друидов, инков – всё это расшифровывается нашей личной жизнью. Жёсткий формалист, который в детстве подавлял вас, не давал вам смелости и свободы, сковывал разум и внушал не протест, а лишь страх и повиновение, да ещё и некое сочувствие к его власти, – всё это можно понять, лишь осознав, что он сам – ребёнок, над которым царили лишь некие имена, слова и правила, и он был всего-навсего орудием их влияния на нас. И это даёт нам более ясное представление, как люди поклонялись богу по имени Бел и как они строили пирамиды, чем расшифровка Шампольона, определившего имена их работников и стоимость каждого кирпича. Тут у нас, под боком, и Ассирия, и холмы Чолулы, а сами мы заложили эти «рядами камней».

В каждом обдуманном восстании против суеверий своей эпохи мы понемногу повторяем путь древних реформаторов и обнаруживаем, какие искушения подстерегают добродетель на этом пути. Вновь надо учиться тому, какой моральный порыв требуется, чтобы поддержать некое суеверие. Велика распущенность, которая идёт по пятам у реформы. Сколь часто в истории случалось, что Лютер своего времени горевал об утрате благочестия в собственном окружении! «Доктор, – говорила как-то жена Мартина Лютера, – как же так: под папской властью мы молились часто и пылко, а теперь – холодно и редко?»

Человек, делающий шаг вперёд, открывает, насколько глубоко он связан со всей литературой – и мифической, и исторической. Он понимает, что поэт – не чудной чудак, описывающий странные и невозможные ситуации, а голос универсальной души, что пишет через его перо всеобщую исповедь, одинаково искреннюю для каждого. В великих строчках, записанных ещё до его рождения, он узнаёт собственную тайную биографию. Ступень за ступенью он натыкается в своей судьбе на сказки Эзопа, Гомера, Хафиза, Ариосто, Чосера, Вальтера Скотта и подтверждает их собственной головой и руками.

Прекрасные греческие мифы, будучи подлинным творением воображения (а не капризной фантазии), хранят универсальную истину. Взять хотя бы историю о Прометее! Какое богатство смыслов и постоянное живое звучание в ней! Помимо её первичного значения – первого шага Европы на пути к изобретению ремесла и переселения народов, она ещё и во многом воспроизводит историю религий последующих эпох. Прометей – это Иисус древней мифологии: друг человечества, что встаёт между суровой «правдой» Небесного Владыки и простыми смертными, добровольно страдая ради них. Но в том, что он ослушался Зевса, проявилась та часть человеческого духа, которой трудно примириться с грубо внешним учением о Боге и которая, защищаясь, выказывает недовольство якобы существующим высшим существом и тяготится долгом благоговения. Она, если бы могла, похитила бы у Творца его огонь и жила бы без него, независимо от него. «Прикованный Прометей» – это роман о скептицизме. И не менее вечно звучат детали этой величавой притчи. «Аполлон пас стада Адмета», говорили поэты. Боги, являясь среди людей, не узнаются. Не узнали Иисуса, не узнали Сократа и Шекспира. Антей был задушен Гераклом, но всякий раз, когда он касался матушки-земли, его силы восстанавливались. Человек – это сам тот великан, которому важно прикасаться к природе. Сила музыки, поэзии, способная «окрылить» даже плотную материю, даёт ключ к разгадке Орфея. Философское осознание идентичности сквозь бесконечные изменения формы – это и есть Протей. Кто я, если вчера смеялся или плакал, если этой ночью спал, словно мёртвый, а утром хожу и бегаю? Да что вижу я повсюду, кроме метаморфоз Протея? Я могу любому созданию или факту дать образ своей мысли, ведь каждый из них – это человек, действующий или испытывающий действие. Тантал – лишь другое имя для тебя и меня. Тантал символизирует невозможность вкусить воды мысли, вечно мерцающей и колышущейся перед самой нашей душой. «Переселение душ» – не сказка: мужчины и женщины лишь наполовину человеческие. Каждое животное – из хлева, из леса, с земли и с вод – умеет оставить в нас свой отпечаток. «Брат мой, – хочется сказать, – останови отлив своей души, что утекает в привычные формы, в которые ты уже много лет соскальзывал». И столь же близка нам древняя басня о Сфинксе, что сидит у дороги и задаёт каждому прохожему свою загадку, и если человек не может ответить, она живьём его проглатывает. Но если он решит её задачу, Сфинкс гибнет. Разве жизнь наша не подобна бесконечному потоку крылатых явлений? Они сменяются в ослепительном многообразии и предъявляют человеческому духу свои вопросы. Те, кто не может ответить на них высшим разумом, становятся их рабами, они заваливают людей, властвуют над ними, превращая в рутинеров, в «здравомыслящих», способных лишь послушно следовать фактам, подавив во себе последний проблеск духовного света. Но если человек верен тому, что в нём выше, не допускает, чтобы факты брали над ним верх, помня, что принадлежит к более высокому роду, держится ближе к душе и ищет первопричину, – тогда и факты послушно становятся на свои места, зная, кто тут хозяин, и даже самый ничтожный из них прославляет его.