«Сущность его не здесь:
Перед тобой лишь малая часть
И ничтожная крупица человечества;
Полная же его природа
Настолько необъятна и высока,
Что ни один чертог её не вместит.»
(Шекспир, «Генрих VI»)
Колумбу нужен был целый шар, чтобы прокладывать курс. Ньютону и Лапласу – бесконечные времена и густо усеянные небесные просторы. Скажи, разве сам разум Ньютона не предвещал уже гравитирующую Солнечную систему? Не предрекали ли мозг Дэви или Гей-Люссака с детства грандиозные законы организации частиц, когда они изучали их притяжение и отталкивание? Разве глаз человеческого эмбриона не пророчит, что есть свет, а слух Генделя – волшебную силу гармонии? Разве изобретательные пальцы Уатта, Фултона, Уиттимора, Аркрайта не предсказывали, что найдутся металлы, дерево и камень с их способностями к плавке и обработке? Разве чудесные черты юной девушки не указывают на всё богатство и утончённость будущей цивилизации? Тут мы вспоминаем и о том, как человек воздействует на человека. Ум может годами обдумывать свой опыт, и не узнать себя так глубоко, как узнаёт за один день, вспыхнув негодованием при вопиющей несправедливости или услышав пламенную речь, или разделив единый порыв в многотысячной толпе, охваченной восторгом или страхом за судьбу нации. Никто не может предугадать свой опыт или догадаться, какую способность откроет в нём новый «предмет» – всё равно что сегодня нарисовать по памяти лицо того, кого ты только завтра увидишь впервые.
Не стану сейчас углубляться в причину этой таинственной согласованности ума и природы. Достаточно нам, что при свете этих двух истин – о единстве Разума и о том, что природа ему созвучна, – нужно читать и писать историю.
Так душа, всеми способами, собирает и воссоздаёт свои сокровища для каждого ученика. И он тоже пройдёт весь кругозор опыта, сосредоточив в себе лучи всей природы. История перестаёт быть скучной книгой: она оживает в каждом по-настоящему мудром и справедливом человеке. Не нужно рассказывать мне о каталогах, языках и титулах прочитанных книг – покажи лучше, какими эпохами ты жил. Человек сам становится храмом Славы, ходит в пёстром одеянии с вышитыми на нём чудесными событиями и переживаниями; его ум и лицо, озарённые высоким сознанием, делают этот наряд ещё ярче. Я нахожу в нём прообраз древнейших времён: в его детстве – Золотой Век, Яблоко Познания, поход аргонавтов, призвание Авраама, постройку Храма, Рождество Христово, Тёмные Века, Возрождение, Реформацию, открытие новых земель, рождение новых наук и тайн в человеке. Он – жрец Пана, несущий в скромные обители благословение утренних звёзд и все записанные дары неба и земли.
Кажется ли этот взгляд на себя самих надменным? Тогда я готов отказаться от всего сказанного, ведь к чему притворяться знающим там, где мы не знаем? Но это порок нашего красноречия: чтобы выпукло выразить один факт, мы неизбежно принижаем другой. По сути же я очень скромно оцениваю наше действительное знание. Послушайте шорох крыс за стенкой, поглядите на ящериц на изгороди, на грибы у дороги и лишайники на пнях. Что мы о них знаем – сочувственно или нравственно? Они, может, ровесники или старше самого «белого» человека, и нет свидетельств, чтобы между нами и ими когда-либо промелькнуло хоть слово или знак. Где в книгах связь между пятьюдесятью или шестьюдесятью химическими элементами и историческими эпохами? И что же записала история о метафизических летописях человека? Как она проясняет тайны, что мы скрываем под именами «Смерть» и «Бессмертие»? А между тем каждая история должна быть сотворена с мудростью, постигшей всю глубину наших связей, и видеть в фактах нечто символическое. Прискорбно смотреть, во что вырождается наша так называемая «История» – в жалкие сельские сплетни. Как часто приходится повторять: Рим, Париж, Константинополь! Но что Риму ведомо о крысах и ящерицах? К чему эти Олимпиады и консульства для тех жизней, что соседствуют с нами в ином измерении бытия? И какую пищу или утешение они несут эскимосу, охотящемуся на тюленей? Жителю полинезийского каноэ, грузчику, грузщику, носильщику?