Эти подсказки, словно донесённые ветром из тьмы сна и ночи, мы должны уметь использовать при дневном свете. Настоящий ученик истории читает её деятельно, а не пассивно; он считает собственную жизнь главным текстом, а книги – лишь комментариями к ней. И, принуждённый к такому восприятию, он услышит прорицания музы истории, каких не услышать тому, кто не почитает самого себя. Я не жду, что человек правильно поймёт историю, если он думает, будто в былые эпохи, когда вершились великие дела, было что-то более значимое, чем то, что мы совершаем ныне.

Весь мир существует, чтобы воспитывать каждого из нас. Не было ещё такого века или общественного строя, способа действий, где не находилось бы отражения нашей собственной жизни. Всё удивительным образом кратко пересказывает само себя и дарует свою суть человеку. Он должен понять, что способен прожить у себя на родине всю мировую историю – в собственной душе. Он обязан твёрдо стоять на месте, не позволяя пугать себя ни царям, ни империям, помнить, что он сам выше любой географии и любого земного правления. Он должен сместить привычную точку зрения с Рима, Афин и Лондона на самого себя – и не предавать свою убеждённость, что именно он, в сущности, и есть подлинный суд. Если Англии или Египту есть что ему сказать, он выслушает их; нет – пусть умолкнут навсегда. Ему надо достичь высоты, откуда открывается скрытый смысл фактов, где сливаются поэзия и летопись. Сам ум, сама задумка природы выдают себя в том, как мы применяем уроки истории. Время обращает твёрдые, резкие очертания фактов в сияющий эфир: никакие якоря и заборы не сохранят факт в неизменности. Вавилон, Троя, Тир, Палестина и даже древний Рим уже становятся мифом. Эдемский сад, солнце, остановленное над Гаваоном, – отныне поэзия для всех народов. Кому важно, что же в точности произошло, если мы превратили событие в созвездие, горящее на небе вечно? Лондон, Париж, Нью-Йорк пойдут тем же путём. «Что есть история, – говорил Наполеон, – как не общий вымысел?» Жизнь наша утыкана именами – Египет, Греция, Галлия, Англия, Война, Колонизация, Церковь, Двор, Торговля, – словно яркими и мрачными цветами. Но я не стану придавать им особенной важности: я верю в Вечность. Я могу найти Грецию, Азию, Италию, Испанию и любые острова – все их гении и творящие начала – в собственном уме.

Мы неизбежно снова и снова наталкиваемся на главные факты истории в нашем личном опыте и там их подтверждаем. Вся история становится субъективной, иначе говоря, фактически нет истории, а есть лишь бесконечная биография. Каждый ум должен сам осознать весь урок, пройти весь путь. Он не познает того, чего не увидит собственными глазами и не проживёт собственной жизнью. Если прежние поколения свели что-то к формуле или правилу для удобства, мы рискуем утратить истинное понимание, ибо правила возводят стену, за которую мы и не заглянем. Когда-нибудь мы потребуем возмещения этого убытка и сами проделаем эту работу – пусть даже позже. Фергюсон вновь открыл в астрономии многое из того, что давно было известно. И это пошло ему только на пользу.

Такой должна быть история, иначе она ничего не стоит. Каждый закон, принятый государством, указывает лишь на некий факт человеческой природы – и только. Мы должны внутри себя увидеть необходимость каждого факта, понять, как он мог и должен был возникнуть. Так мы подходим к любому общественному или частному деянию – к речам Бёрка, к победам Наполеона, к мученической кончине сэра Томаса Мора, или к казни ведьм в Салеме, к фанатическим «пробуждениям» и модным увлечениям магнетизмом – в Париже или у нас. Мы предполагаем, что, окажись мы под тем же влиянием, нас постигло бы то же самое, и пытаемся умом постичь всю цепочку шагов, чтобы достичь таких же вершин или такой же пропасти, какие выпали на долю нашего собрата – действующего «от нашего имени».