6. Возможно, лучше сказать вообще, что способности, присутствуя, делают их обладателей действующими согласно им, сами же остаются неподвижными, давая возможность действовать обладателям. Но если так, то когда живое существо страдает, причина жизни, данная совокупности, остаётся бесстрастной, а страдания и действия принадлежат обладателю. Но если так, то и жизнь вообще будет принадлежать не душе, а совокупности. Или жизнь совокупности не будет принадлежать душе? И способность ощущения не будет ощущать, а ощущать будет обладатель способности. Но если ощущение есть движение через тело, завершающееся в душе, как же душа не будет ощущать? Или же при наличии способности ощущения обладатель будет ощущать благодаря её присутствию. Что он будет ощущать? Совокупность? Но если способность не движется, как же тогда совокупность будет ощущать, если душа и её способность не учитываются?

7. Или пусть совокупность будет принадлежать душе, поскольку она присутствует, не отдавая себя в совокупность или в одну из её частей, но создавая из такого тела и некоего как бы света, данного от неё, иную природу живого существа, которому принадлежат ощущение и прочие состояния живого, о которых сказано. Но как тогда мы ощущаем? А так, что мы не отделены от такого живого существа, даже если в нас есть и нечто более ценное, входящее в целую сущность человека, состоящую из многого. Способность же души к ощущению должна относиться не к чувственным вещам, а к отпечаткам, возникающим в живом существе от ощущения, и быть скорее воспринимающей их: ибо они уже умопостигаемы. Так что внешнее ощущение есть образ этого [внутреннего], а оно само, будучи истиннее по сущности, есть бесстрастное созерцание форм. От этих-то форм, которые душа одна воспринимает, происходят уже мышления, мнения и мыслительные акты. Здесь-то мы и находимся по преимуществу. А то, что до этого, – наше, но мы – это то, что отсюда, свыше, возвышается над живым существом. Ничто не мешает назвать всё целое живым существом, смешанным в нижней части, а отсюда вверх – истинным человеком; а то [нижнее] – львиноподобное и вообще пёстрое животное. Ибо, поскольку человек сопутствует разумной душе, когда мы рассуждаем, мы рассуждаем посредством души, чьи рассуждения суть её деятельности.

8. А как с умом? Под умом я разумею не то свойство, которое душа имеет от ума, но сам ум. Или мы имеем и его выше себя. И мы имеем его либо как общий, либо как собственный, либо и как общий для всех, и как собственный: общий, потому что он неразделим, един и везде один и тот же; собственный, потому что каждый имеет его целиком в первой душе. Итак, мы имеем формы двояко: в душе как бы развёрнутые и как бы разделённые, а в уме – все вместе. А как с Богом? Или как с тем, что пребывает над умопостигаемой природой и истинной сущностью, а мы – третьи оттуда, от неразделимой [сущности], как сказано, свыше, и от разделяющейся около тел, которую нужно понимать разделяющейся около тел так, что она отдаёт себя величинам тел, насколько каждое есть живое существо, поскольку она едина даже для всего целого. Или же потому, что она кажется присутствующей в телах, освещая их и делая живыми не из себя и тела, но оставаясь сама собой, давая свои образы, как лицо во многих зеркалах. Первый образ – ощущение в общем [живом существе]; затем от него – всякая другая форма души, одна от другой, и так до порождающей, возрастающей и вообще производящей и завершающей другую помимо самой производящей, когда производящая обращена к произведённому.

9. Таким образом, природа той души будет у нас свободна от ответственности за зло, которое творит и претерпевает человек: ибо это относится к живому существу, общему, и общему, как сказано. Но если мнение и мышление принадлежат душе, как же она безгрешна? Ведь ложное мнение и многое из совершаемого по нему есть зло. Или зло совершается, когда мы побеждаемся худшим (ибо мы – многое), будь то желанием, гневом или дурным образом. А так называемое ложное мышление, будучи воображением, не дожидается суждения мыслительной способности, но мы действуем, уступая худшему, как и в ощущении бывает, что общее ощущение видит ложное, прежде чем мыслительная способность вынесет суждение. А ум либо прикоснулся [к нам], либо нет, так что он безгрешен. Или же нужно сказать так, что мы либо прикоснулись к умопостигаемому в уме, либо нет. Или к тому, что в нас: ибо возможно и иметь, и не иметь под рукой. Итак, мы разделили общее и частное, отнеся телесное и не без тела к тому, что не нуждается в теле для деятельности, а это – частное души, и мышление, выносящее суждение об отпечатках от ощущения, уже созерцает формы и созерцает как бы со-ощущением, собственно мышление истинной души: ибо истинное мышление есть деятельность мыслительных актов и часто уподобление и общение внешнего с внутренним. Так что душа останется непоколебимой в себе и для себя; а изменения и смятение – в нас, от привязанного [к телу] и от состояний общего [живого существа], что бы это ни было, как сказано.