Наконец, мы уселись и посмотрели друг на друга сквозь дым. Милка дома жестоко проинструктировала меня, как следует себя вести с приличными мужчинами, поэтому, очутившись за столом, я спохватилась и изо всех сил начала стараться.

Я не прыгала на стуле, не вертела головой по сторонам, не разваливалась на столе локтями, не фыркала на весь зал, не стреляла глазами и практически совершенно не иронизировала, а была внимательной, вежливой, мило улыбалась и с готовностью поддерживала приличную светскую беседу. То есть, выглядела, на мой взгляд, исключительно скучно и занудно.

Мы заговорили об образовании, и я рассказала про московский Университет, в котором училась целых два года, пока не перешла в историко–архивный. И мы поговорили о методах современного обучения и о проблемах молодых специалистов.

Мы заговорили о кинематографе, и я рассказала, как смотрела «Сталкера» в панорамном кинотеатре. И мы поговорили о «Собачьем сердце» и о «Городе зеро».

Мы заговорили о музыке, и я рассказала о том, как брат ходил на концерт «Скорпионов», и как тамошние  фанаты обводили фломастерами на своих джинсах следы свечей, сожжённых во время слушания прославленных хитов. И мы поговорили о современных музыкальных направлениях и о том, что Москва готовится к первому рок–фестивалю.

Мы заговорили о литературе, и я опять рассказала что–то исключительно интересное и в высшей степени столичное.

Периодически от канатов к нам прибредали патлатые, бородатые, ободранные битники в хайратниках на головах и с черепами на шеях и звали на танец. Мне до смерти хотелось сходить с ними сплясать и попросить померить хайратник или хотя бы череп, но я терпеливо вздыхала, вежливо отказывала и держалась насмерть.

Иногда я красиво и многозначительно задумывалась – ну, во всяком случае, мне так казалось. На самом деле я соображала, как буду выкручиваться, когда мой организм, не выносящий спиртных напитков, особенно смешанных, начнёт бунтовать.

В общем, время проходило исключительно красиво и светски. Мы делились впечатлениями, обменивались интеллигентными улыбками и изредка говорили о высоких материях.

К моему ужасу коктейль был мною незаметно допит весь. И последствия незамедлительно начали сказываться: в голове моей зашумело, а в сердце начала расцветать отвага.

Вот о чём Милка забыла меня предупредить – чтобы я не вздумала пить коктейли. И я тоже забыла. Но было поздно.

Мы вышли из корчмы на набережную. Свежий ветер, пахнущий морем, обвеял мою пьяную голову и прояснил чувства.

Коктейль настроил меня на романтическую волну. Я глубоко вздохнула, остановилась, хорошенько утвердилась на земле, и, глядя на своего блестящего интеллигентного спутника, отчётливо произнесла:

– Я не буду вашей любовницей.

На воспитанных людей прямое откровение действует ошеломляюще. Арсений Николаевич споткнулся и слегка закашлялся. Мы пошли потише. Море шумело красиво. Вообще всё было исключительно красиво: чёрное небо, чёрное море, освещённая набережная, он – в белом, она – тоже в белом. Я отметила это, изо всех сил стараясь не качаться.

– А почему вы решили, что должны стать моей любовницей? – наконец, произнёс он единственную уместную в данной ситуации фразу.

– Я не решила, – созналась я. – Я просто высказала декларацию.

– Понятно, – сказал Арсений Николаевич, смеясь глазами. – Ну, что ж, – заключил он, – теперь, после того, как между нами всё стало предельно ясно, предлагаю просто погулять. Вас можно взять под руку? Это входит в декларацию по неприкосновенности личности?

– Входит, – разрешила я. – Это даже нужно, потому что вдруг я начну падать.