Эликсир жизни Лариса Ритта

Говорят, что медузы собираются к берегу перед сильным штормом.

Судя по количеству этих тварей в то утро, ближайший шторм обещался быть баллов в двенадцать.

Я вошла в воду и, преодолевая отвращение, попыталась плыть. Было такое чувство, что двигаешься в клейстере, раздвигая комки руками и ногами.

Несколько раз содрогнувшись, я выбралась на берег и кинулась в кабинку смывать клейстер.

Стоя под слабеньким пресным душем, я в двадцатый раз за сегодняшнее утро задрала голову и с надеждой посмотрела вверх, на набережную.

Пусто. Никого. Значит, наврал…

Ну, и ладно!

Балансируя по острым камням, я добралась до нашего с Милкой пристанища, рухнула на лежак и закрыла лицо журналом "Советский экран" за 1985 год с Михаилом Боярским на обложке.

Журнальные залежи мы с Милкой нашли под нашей кроватью на лоджии, временном нашем пристанище у её родственников. Очень кстати нашли: было что почитать на пляже и чем закрывать мордуленции от солнца.

Итак, купание сегодня отменялось. Тот, кого я ждала, не пришёл. Какую ещё подлость день грядущий мне готовит?

Я скосила глаза из–под Боярского: Милка на соседнем лежаке  загорала уютно, по–домашнему, словно и не вылезала из нашего подмосковного города. Вот Милка проводила отдых правильно. Добропорядочно, методично и прилично. Вовремя завтракала, дисциплинированно пряталась под зонт и воспитанно ела конфеты – разноцветные, из кулёчка.

Ничего этого нельзя было сказать обо мне. Я, совершенно наоборот, вела образ жизни смутный, неорганизованный и в высшей степени безнравственный.

В первый же день, например, я завела отношения с женатым человеком. А вчера подралась с мальчиком. С местным донжуаном, князем по происхождению. Он меня провожал после танцев, а потом кинулся целовать в подъезде. А у меня были свои представления о провожании с танцев в местном масштабе.

Мы подрались. Я ему не покорилась, побила его, а теперь сидела ждала, что он придёт. Он должен был появиться на набережной в одиннадцать часов в своей ужасной малиновой махровой майке и помахать мне рукой.

Шёл уже первый час. Я сощурилась и снова посмотрела вверх. Никто там не стоял, никто мне оттуда не махал…

– Девочки, до вечера!

Я сняла журнал с лица и села. Над нами стоял женатый человек Арсений Николаевич и интеллигентно улыбался. На плече у него висела элегантная сумка с пожитками. Он соблюдал режим и теперь удалялся с вредного инфракрасного солнца куда подальше – к себе в санаторий.

Женатый человек Арсений Николаевич был уже довольно пожилой, тридцать четыре года. Он приехал на курорт лечиться от предынфарктного состояния и целых шесть дней, действительно, лечился покоем и комфортом. А потом был вечер, было утро, настал день седьмой, и на пляже появилась я.

Я шла к морю в босоножках, возле самой воды снимала их, прицеливалась, размахивалась – и одну за другой зашвыривала на свой оставшийся в отдалении лежак. И попадала. Потом поворачивалась к воде и плыла босая, как вольная птица.

Ему понравились мои хитрые манипуляции с обувью, и до обеда он их наблюдал. А после обеда вошёл в воду и вступил на путь наклонной плоскости. То есть, поплыл за мной. Я в тот день для первого визита явилась на пляж с тщательной причёской, поэтому предпринимала все меры предосторожности, держа голову подальше от волн.

– Девушка, вы плывёте, как горная лань, – начал он издалека, подплывая.

Я считаю, такой юмор нельзя не оценить. Поэтому на берег мы вернулись вместе. А на берегу оказалось, что его лежак – ну прямо совершенно случайно – как раз рядом с нами.

– Всего доброго, – вежливо прощалась Милка, умильно улыбаясь. – До вечера! Хорошего вам отдыха!

– Полноценного вам обеда, доброкачественного вам полдника, – с энтузиазмом подхватила я, обмахиваясь журналом, как веером, –  эээ… благополучных вам процедур…

И Милка немедленно ущипнула меня за бок.

– Как ты себя ведёшь! – выговорила она мне, едва Арсений Николаевич скрылся из виду. – Ты с ним кокетничаешь. Ты ему грубишь, компрометируешь. Он начальник, тут его подчинённые отдыхают.

– А ты посмотри, какой у нас загар, – я подняла ногу повыше. – Ему все подчинённые должны завидовать.

– Они же потом его жене расскажут!

– Что расскажут? – я опустила ногу. – Что он на соседских девушек смотрит два с половиной раза в день? И вообще – он зачем приехал? Отдыхать, лечиться. Вот и пусть лечится, а не заводит невразумительные отношения с невразумительными девицами.

Я сердито выкопала из пляжной сумки часы. 12:40.

Князя не было. Арсений Николаевич соблюдал режим. В море были медузы. День был решительно никуда не годный.

– Пойду за миндалём, – сердито объявила я, хватая с горячей гальки свой синий сарафан.

Очередь за миндалём аккуратно обвивала торговую площадь, огибала круглую афишную тумбу и терялась в тени каких–то платанов. Я встала под платаны. Нельзя сказать, что миндаль мне был позарез нужен. Мне нужна была иллюзия деятельности. Иначе можно было не справиться с душевными ранами. А я здесь должна была суметь с ними справиться. Чтобы вернуться домой исцелённой и свободной.

Я должна была, вернувшись, пройти по улице гордо и независимо. При случайной встрече небрежно кивнуть – осенив ресницами, ослепив загорелыми конечностями и подолом нового сарафана. И пусть, пусть удивлённо провожает глазами, пусть останавливается, глядя вслед, пусть, нахмурившись, думает, кого он потерял навек, пусть, пусть!..

Вообще–то, это я так легкомысленно хорохорилась здесь и сейчас, вдалеке от случившегося. Старалась представить ситуацию пустяковой и незначительной, а себя – ироничной и насмешливой. На самом же деле, сердце моё было разбито, а сама я полгода не вылезала из депрессии, а весной даже попала в больницу с анемией и другими такими же маловразумительными аристократическими диагнозами.

И Милка, которая замучилась видеть меня такой, списалась со своими здешними родственниками, сама заказала билеты на самолёт, практически сама попихала мои вещи в мой белый чемодан, схватила меня за шиворот и привезла сюда.

Чтобы мой первый в жизни отпуск прошёл не зря.

По Милкиному плану я должна была нацеплять на себя вагон положительных эмоций, растворить свои печали, забыть проклятый образ и воскреснуть для новой жизни.

Положительные эмоции пока что не собирались грузиться в вагоны. Зато отрицательные бегали за мной, как привязанные. Но Милка упорно и непоколебимо надеялась на целительную силу жизни у моря. И меня убедила, что надо надеяться. И я изо всех сил старалась верить.

Очередь подвинулась на два метра, я тоже подвинулась, обнаружила перед собой ящик из–под фруктов и уселась на него, старательно расправив подол сарафана. Сарафан специально шился с прицелом всех убить. И вышло. Когда я в нём – на меня оглядываются. Потому что годэ и макси. И цвет – «Вечернее небо Испании над Средиземным морем». Синей ткани этой в сундуке Милкиной бабушки было метров восемь – раньше так покупали, чтобы на всю семью хватило и ещё и на подарки невесткам осталось. И Милка мне раскроила этот сарафан от всей души, на столе не уместилось – резали на полу. В общем – авангард такой, что срезает в упор.

Князь и попался на этот сарафан, в котором я вчера забрела на танцы, увернувшись от семейного похода в кино с Милкиными родственниками.

Я стояла и смотрела на танцующих, пока мой временный кавалер, которого я подцепила, не успев появиться на площадке, куда–то отлучился. Князь обретался напротив меня, по ту сторону танцевального круга. Стоял и смотрел, как я стою и смотрю. Долго смотрел. Я уже начала чувствовать себя в восьмом классе на новогоднем вечере – именно так мальчики смотрят на девочек, боясь подойти. Наконец, на первых тактах «Дома восходящего солнца», он ожил, подошёл и позвал танцевать.

– А вы хорошо танцуете, – не без удивления заметила я через минуту.

– Я занимался танцами. Довольно долго. Ещё не разучился.

– А вы не хотите потанцевать там? – я кивнула на нижнюю террасу, где происходили какие–то, на мой взгляд, совершенно сомнительные танцевальные состязания.

– Мне нужна партнёрша. Вы бы не хотели?

– Ну, если только ради смеха, – честно сказала я. – Вспомнить пионерское прошлое.

– Жаль, – сказал он.  – Вам бы хлопали. Вы любите славу?

Я посмотрела на него с интересом.

Больше всего он походил на Страшилу из «Волшебника Изумрудного города» – круглоликая физиономия,  взлохмаченные соломенные волосы, жёсткие от морской соли, и яркие, голубые, широко расставленные глаза. Одет соответственно: выгоревшая махровая майка–размахайка, под майкой – широкие, прямые, загорелые плечи. Настоящий Страшила. И держал он меня как Страшила – крепко, но мягко и уютно. Только пахло от него не сеном, пахло от него морем.

– А вы кто? Вы принц? – задала я ему свой коронный вопрос, закончив сканирование.

– Нет, что вы. Я не принц. Я князь, – ответил Страшила скромно.

Мы помолчали, плавно качаясь в танце.

– А я Эсмеральда, – сказала я.

– Пани Эсмеральда… – загипнотизированно промолвил князь, не отводя от меня пресветлого взора.

Судя по всему, про танцы он не соврал. Надо было отдать ему должное: он держал и вёл меня по–настоящему умело – легко и чутко, интригующе задерживая на драматических музыкальных моментах. В какой–то миг магия музыки, южного вечера и близости хорошего партнёра охватила меня, голова моя стала бездумной, печаль и боль вдруг отлетели куда–то, я бессознательно и почти благодарно приникла к его плечу и сразу почувствовала, как в ответ едва слышно сжались его руки и мягче и бережнее стали движения.