Он снова замолчал, взяв в руки парящий отвар и растерянно дуя в кружку.

– Правда в том, что любое из увиденного мной может стать реальностью. Это лишь сотни и тысячи возможных вариаций развития событий, от самых простых до самых безумных. И каждое наше действие или бездействие изменяет и увеличивает их количество.

Он поднес варево к губам и сделал большой глоток, посмотрев мне прямо в глаза, отчего мое ошалевшее от бешеной работы сердечко испуганно замерло.

– Мне стоило догадаться, что ты выкинешь что-то подобное, – он горько улыбнулся, а мне с трудом удалось удержать маску.

О чем он говорит? Неужели знает? Но следующие слова опровергли эту догадку, заставив чувство вины жечь с новой силой:

– Но такого варианта в моих видениях не было, это ведь плавало на поверхности. Ты же не от мира сего! С моей стороны было тупостью пытаться на тебя давить. Ты ведь скорее пожертвуешь собой, чем мной, дурында. Но я хотел как лучше…

– Ты и так слишком многим пожертвовал ради меня, Ники, – сгорая от стыда, я уставилась в стол, не в силах выдержать его взгляд. Думаю, после сегодняшнего вечера его мнение обо мне сильно изменится. – Хватит уже жертв.

Возможно, я говорила слишком тихо или турадан уже начал свое действие, но, похоже, брат меня даже не слышал. Он продолжал рассуждать, время от времени прикладываясь к кружке.

– Я точно знаю, что одна ты не справишься, Эль. Это факт. Гребаный факт, который остается неизменным во всех без исключения вариациях будущего. Как и то, что мои попытки вмешаться напрямую приведут к полной жопе. Решения, которые мы принимаем, всегда имеют причину и следствие. Каждый делает свой выбор, и этот выбор меняет не только судьбу, но и самого человека. Никто не вправе вмешиваться. Никто…

С каждым словом Ник говорил все тише, а его речь становилась все протяжнее и все несвойственнее моему косноязычному брату-матерщиннику. Наркотик начал действовать, затуманивая мозг парня.

– Судьба все равно настигнет тебя, Эль, сколько бы я ни старался. В моих видениях все… так запутанно. Так… непонятно. Я могу разобрать их значение, только когда они начинают сбываться. Чем дальше я пытаюсь заглянуть, тем больше различных вариантов вижу. Порой мне кажется, что я схожу с ума. Каждый раз, уходя на задание, я могу просмотреть тысячи картин твоей смерти, если ты по глупости решишь за мной проследить или зачем-то выйдешь из дома. Но все это мелочи, лишь дымка, которая развеется с приходом нового дня. Нового решения, поступка, действия. Лишь тени, окружающие истинный путь…

Обрамленные длинными девичьими ресницами веки парня медленно опустились, а лицо исказила гримаса боли. Он снова надолго замолчал, то тяжело вздыхая, то теребя одежду, то дуя в кружку, и когда я уже решила, что больше ничего не услышу, заговорил:

– Я чувствую, как все сплетается. Все туже и туже… Больше некуда бежать. Прошлое не изменить. От него больше не скрыться. Но я не отдам тебя ему! Ты будешь жить! Слышишь! Ты должна жить!

Он вскочил, будто расколов одолевавшую его дремоту усилием воли. Мой естественный дыхательный рефлекс сбойнул, когда я увидела совершенно пустые белки глаз, слепо пялящиеся в пустоту. Не то чтобы это явление было для меня чем-то новым – так всегда выглядело проявление его пророческого дара, – но зрелище было пугающим.

– Ники, пожалуйста, успокойся…

– Проклятый мир! Бездушный! Безжалостный! Он рождает только боль! Только отчаяние! Бездна боли и отчаяния! Я видел! Я знаю ее вкус! Знаю! И я не отдам тебя ей! Ты просто не понимаешь! Я видел!

Неожиданно он отпрянул, будто от удара, весь сжался и практически во весь голос завопил: