Миша окончил свой рассказ и швырнул на стол измятый подписной лист. В нём жались друг к другу всего лишь пять подписей за кандидата. Одна из них принадлежала Мишиной Святой. Скорая, скромная, сутулая буква «С» и к низу хвостик.

Я скомкал этот лист и швырнул его в мусорное ведро. В эту самую секунду предвыборная Мишина кампания завершилась. Мы проиграли. Народ выбирает не нас.

Наша гостья слушала рассказ с огромным интересом, а потом посоветовала:

– А чего вы голову-то морочите? Заплатите и всё.

– Нечем, – возразил я. – И деньги непонятно куда нести. Не военкому же в кабинет: «Здрасьте, мы тут со взяткой, но вы, наверное, догадались, товарищ майор».

– Нет, конечно. Не военкому. Он не берёт напрямую. Он в том году потерял (как бы) дело одного призывника (за недорого, кстати), а тот девочку изнасиловал.

– И что? – спросил Миша.

– Ничего. Еле отмазался.

– Кто?

– Оба, – подумав, ответила она. – Вам нужно через председателя медицинской комиссии вопрос решать.

– А кто это?

– Да Рагин же. Доктор Рагин. Позвонить ему? Я могу.

В ответ на наши изумлённые взгляды она объяснила, что работает медицинской сестрой и хорошо знает Рагина.

– Позвони, – попросил я.

Она ушла ненадолго в ванную, а потом вернулась с ясной информацией:

– Вам нужно успеть до конца октября. Как деньги соберёте, позвоните мне. Я скажу куда и когда.

Сумма за пацифизм равнялась шести моим тогдашним зарплатам. Нам предоставили скидку. Поразительно! Скидку нам! Миша улыбался и, сидя на стуле, как-то даже пританцовывал. Он водил плечами, убирал волосы за уши, поглаживал бороду. Сладкое чувство дезертирства.

– Как тебя отблагодарить? – поинтересовался я.

– Оплатите такси, а? Мне к маме за город ехать.

Она уехала (эвакуировалась?), а мы впервые в жизни стали думать о том, как очень быстро и по возможности легально отыскать большую сумму денег.

Не могу припомнить, как её звали. Вертятся какие-то имена, но ни в одном я не уверен. Миша назвал её попросту «Ангел». Вскоре и я привык.

С этого дня мы перестали жить и начали зарабатывать. В военкомате Миша (что далось ему нелегко) выпросил перенос призыва на декабрь. Так можно при наличии определённых обстоятельств. Миша что-то соврал про ремонт крыши в доме матери. «У мамаши крыша протекает», – твердил он, притворяясь на всякий случай слегка слабоумным.

Таким образом у нас оставалось два месяца на то, чтобы собрать деньги. Почти половину сразу же выдала Мишина Святая, свершив тем самым обыкновенное чудо. Откуда взяла – непонятно. Наши женщины всегда немножко откладывают – такая вот жизнь.

– Остальное зависит от меня, – констатировал Миша.

– От нас, – возразил я.

– Ты теперь не только мой друг. Ты больше. Ты мой товарищ, – едва сдерживая слёзы, сказал тогда он.

И это было трогательно. За окном дрожал холодный вечер с розовым закатом, который отражался сразу во всём: в сухих листьях, окнах панельки напротив, в лицах прохожих, особенно в их глазах. Мы отправились в парк и там, под деревом, распили одну на двоих бутылку дешёвого, но немецкого вина. Город опустел, и бутылку мы протирали влажной салфеткой. Это бушевала эпидемия коронавируса, которая тогда казалась смертельной и великой. Длился карантин, но все работали. (У нас ведь не столица, строгости нет.) Вечерами сидели дома, береглись. Страшные были времена: несчастные люди душились бессмысленными масками и говорили, говорили, говорили об этом. Умирали люди. Часто страшно и мучительно. Это меняло нас. Но сами мы не очень-то ждали смерти. Пили вино под деревом и тёрли холодные носы. Этот вечер навсегда со мной. Стоит подумать – и я там. Настоящая победа над временем.