– Отлично! Сначала подписи пусть соберёт. Не округляй глаза! Там мало нужно, человек тридцать. Муниципалитет же поселковый. А потом необходимо, чтобы человек пятьдесят за него голоса отдали. И всё! В такие муниципалитеты обычно избираются два-три депутата, и они никому не нужны. Пролезет бочком твой друг наверняка. Там всегда кандидаты марионеточные. Какие-нибудь библиотекари или ещё кто-то. Их нагоняют для количества. Депутатами обычно становятся партийцы и кто-нибудь из местного бизнеса. А сейчас времена тяжёлые. Чума ещё эта непонятная… Народ осторожен и зол. В общем, случайный человек может проскочить. Попробуйте. Главное, пусть про марксизм свой молчит. Нужно обещать, что колодцы установит, что детские площадки будет у района выбивать, ну и что пенсии повысят.

– Разве пенсии от мундепов зависят?

– Нет, конечно, но пусть обещает. И ещё желательно похвастаться, что гуманитарную помощь нуждающимся оказывал. Никто же не проверит.

– Ну это понятно.

– А вернее, – рассуждал далее Алексей, – пусть в партии с кем нужно переговорит, заплатит, сколько скажут, и тогда точно изберётся. Там, думаю, ценник небольшой. Ты думаешь, мундепом быть весело и приятно? Ничего подобного. Лишние хлопоты. Пусть заплатит. Дешевле будет, чем военкому.

– Нечем платить, – напомнил я.

Вечером, уже несколько прохладным и слишком рано наступившим, я обнаружил Мишу совершенно пьяным в темноте нашей квартиры. В самом её жалком углу. По полу были разбросаны, как тела от взрыва, вещи: свитер, рубашка, футболка, пальто. Виднелись пятна краски. Видимо, Миша эксплуатировал такой мёртвый метод, как абстракция, а вещи разбросал потому, что имел привычку делать сигаретную заначку в недрах шкафа.

Призывник был практически невменяем. Слабой рукой он пытался собрать в гульку волосы. На полу блестела тарелка с нашим аварийным запасом пищи.

Потребовав сосредоточения, я объявил:

– Вводная такая: нужно поучаствовать в выборах! Слышишь?

Непослушным языком, сквозь тяжёлые губы, он начал молоть, что прогрессивный коммунист тем и отличается от официальных из телевизора, что буржуазные выборы не приветствует.

– Пойти на избирательный участок и отдать свой голос, – медленно, но громко выговорил Миша, – это значит ле-ги-ти-ми-зи-ро-вать их. Хрен им! Знаю я логику эту. Главное, явка. Чтобы замученного пролетария… у него чтобы возникла иллюзия, что его положение законно. Что оно само так вышло. Что он его себе выбрал.

Переводя дух после такой сложной тирады, Миша глотнул чего-то из кружки и с самым философским видом произнёс:

– Что такое снос избирательного участка по сравнению с приходом на избирательный участок? А?

Он посмотрел на меня с такой гордостью, произнеся это, что я мгновенно вскипел.

– Слушай, авангард алкореволюции, – сказал я как можно спокойнее. – Поучаствовать нужно пассивно, а не активно, понимаешь? Тебя, а не ты.

В общем, как мог я объяснил всё, что понял сам. Миша смущённо слушал, рассматривая меня бесцветными, ещё более чем обычно вылупленными глазами.

– Ерунда какая-то, – прокомментировал он наконец. И так серьёзно, что я и сам подумал: «А ведь действительно, ерунда».

Схватив гитару, он бодро заиграл, а потом запел:

Я рано лёг спать в тот вечер, а Миша всё сидел в своём углу. Я чувствовал его обречённость и, конечно, жалел его.

Утром к моему изумлению, едва дождавшись, когда я раскрою глаза, он объявил:

– Поеду… Да, поеду, поеду в посёлок. Да. Использую это мероприятие, если не ради спасения года моей единственной жизни (а может, и всей), не ради одного скафандра своего, а ради агитации. Да, как учили товарищи Ленин и Маяковский.