– Ты чо делаешь, ёш т-тывою маму, куда ты гонишь… – Лёша в два скачка домчал до неё, кандыляя босой ногой, размахивая кедом. – Ударилась? Что с тобой?

Искажённое валино лицо всерьёз напугало его. Она тихонько стонала, явно превозмогая боль.

– Лёш, что-то нога занемела.

– Какая нога? – он мысленно-радостно отметил это её первое «лёш».

– Левая, подвернулась.

– Здесь? Что чувствуешь? – он пальцами поверх трико ощупывал её лодыжку и сустав ступни, не решаясь двинуться вверх.

– Колено занемело… Ой, мамочка моя… да пусти ты… – она попыталась подняться, опираясь на его руку, но тут же оставила эту затею, выжимая из глаз слезы. – Что ты стоишь, дай руку!

Он подхватил за талию, почти рывком поставил на ноги. Валя, кривясь лицом и скуля, попыталась опереться на ногу. Боль была сносной. Девочка неожиданно улыбнулась и нервно хохотнула. Зажав в руке рукав его куртки, она попробовала сделать шаг, но тут же присела и завалилась на дорогу. Лёша не успел подхватить.

– Ну чо ты меня… роняешь… я что тебе… чурка?!

– Как нога… болит? Резкая боль, или саднит?

– Больно. Колено ноет.

– Перевязать надо – по-любому. Чем только? Идти сможешь?

– Сам… иди… Я тут умру.

– Это… Мне за машиной бежать, или как?

– Нет! Я здесь одна не останусь, и не мечтай.

Они замолчали. Сумрак степного вечера висел внизу, над Харанором, но огни ещё не горели. Слабый ветер лёгким дуновением приносил снизу шум и сухую прохладу. И почему бог не дал своему лучшему созданию крылья? Как бы пригодились сейчас. Затянувшееся молчание оба не решались прервать. Думали об одном.

– Это… я донесу тебя. Возьмёшь в руки авоськи? Или тут бросим?

– Ты чо – амбал? Я голая сорок пять весю.

– В общем так. Бери меня за шею левой. Правой – авоськи. Одну перекинь через мою шею и придержи левой же… Но сначала надо колено чем-то перетянуть.

– Чем конкретно? Трусами чо ль?.. Или бюзиком?

– Идея, бюзик-то крепкий?

Снова замолчали. Слушали тишину и посвисты ветра в шелестящих листьях березняка. На станции прогремел товарняк. Над головами в синеющем небе кружили два ворона.

Валя решилась.

– А… ладно, запусти сюда руку, там две пуговки – оттянула воротники штормовки и водолазки. – Давай, не тяни резину, не впервой, поди…

– Тебе?

– Ах ты гад! Тебе… счас как врежу… Отстёгивай давай…

– Ну, отстегну. А дальше?

– Дальше – не твоего ума дело. Отвернись!

Лёша Бо запустил руку под девичий воротник. Утреннее ощущение либидо, точно впрыск адреналина, пронзило его стократно. Во рту стало сладко и противно от блудливого чувства стыда и похоти. Двуликие янусы всколыхнули единую сумасшедшую взвесь в его теле. Пальцы не могли быстро справиться с пуговицами, их заколодило судорогой, как морозом, но Валя понимающе молчала. Наконец, он одолел пуговицы и быстро высвободил руку. Валя в мгновение ока справилась со своей: бюстгальтер взвился в её руке, и тут же повис на коленке.

– Давай, вяжи.

– Хорошо бы ещё резиночкой перетянуть.

– От трусов чо ли? На вот, платок носовой.

Связав авоськи, Лёша повесил их на шею. Левой рукой перехватил Валю за талию и легонько поставил на землю. Попробовали сделать пару шагов. Вероятно, резкая боль отступила и им удалось идти – на трёх ногах. Но вскоре Валя уже приступала на левую.

– По долинам… и по взгорьям… – пропел Лёша, пытаясь ободрить девушку – а вон там – выход первого пласта на поверхность…

– Да пошёл ты…

– Токо с тобой…

– Не зли меня, получишь…

– Так я о чём?

– Ах ты, пошляк.

Так они ковыляли по Харанорской долине, зубоскаля и переругиваясь. Его спину и шею давило авоськами, а на руках двухпудовой гирей повисала драгоценная ноша. Ей, «ноше», было жарко и временами особенно больно. Она сдержанно стонала, и стон этот он бесстыдно воспринимал, как постельное томление. Иногда его ошеломляла сиюсекундная мысль, что это может скоро закончиться – к сожалению. И он замедлял шаг, и незаметно прижимал её тело к себе больше, чем было нужно. И она – не роптала. Всхлипывала: не то от досады на себя, не то от приступа боли. «Вот так выносили раненных с поля боя» – подумал и хотел вновь пошутить Лёша Бо. Но смолчал, лишь улыбнулся внутри себя.