Под недоуменным взглядом Вали, Лёша заплатил за книгу.

– Тяжёлая? – участливо спросила девушка.

– Своя ноша… – ответил недомолвкой.

– Давай в хозторге авоську купим?

– Идея.

– А почему у вас хребет зовут Кукульбейским? Что это означает? – спросила Валя у посетительницы магазина, роющейся в книжках.

– Тамарочка! Тут… по твою душу. Почему хребет Кукульбейский… спрашивают.

Из-за прилавка с вкрадчивой улыбкой губ выкатилась округлая моложавая дама с узким разрезом бурятских глаз и окатила геологов добротой сине-голубых зрачков, глубоко посаженных в округлое же лицо. «Точно школьный глобус с Байкалом» – поймал себя на мысли Лёша Бо.

– Кукульбейский… вы спрашиваете? Звучит это по-нашему, по-бурятски, – хуху, то есть синий, или, точнее, сивый… А означает «Синеющая гора». Возле озера Хуранор есть седловина, называется тоже хуху… Хухучелотуй. А вы наверно, геологи? Из Иркутска?

– А не скажешь, что он синий, скорее уж сивый… А Харанор – что означает?

– Кара – это черный, а нур – озеро… Получается Чёрное озеро.

– Это куда ни шло… Кара нуро и синё… Спасибо. – резюмировала Валя и повернулась к книжным полкам. Продавщица погасила синеву глаз и вернулась за прилавок.

– Мы геологи из Черемхово – сгладил Лёша бесцеремонность коллеги. У нас там тоже кара… уголь.

Вероятно, дурной пример заразителен. Валя, кроме эмалированной кружки, обнаружила в хозторге вещь, от которой – точь-в-точь как Лёша – не могла оторваться восхищённым взглядом. Это был бронзовый бюст опального барда Владимира Высоцкого, весом в полтора килограмма. Отлит, вероятно, местным умельцем – на любителя.

– Тебе зачем? – спросил Лёша, щелкнув пальцем по голове бронзового барда.

– Ты что, это же сумасшедшая знаменитость! – капризно возмутилась Валя. – Бюстики мама собирает. У нас коллекция из тридцати трёх знаменитостей. Такого нет. Мама умрёт от счастья! Но… у меня, кажется, денег нет.

– Кара… случай. Ладно, бери, я добавлю.

Из посёлка геологи шли воодушевлёнными, близкими по духу друзьями. Обоим улыбнулась сумасшедшая удача: отоварились раритетами. Солнце катилось к закату и синеющий сумрак от Кукульбейского хребта подгонял в затылки.

– Давай полетим? Мне ещё в баню успеть надо. – закинув фолиант псалтыри за спину, Лёша Бо быстрым шагом торопил спутницу.

– Давай – кто вперёд – до того распадка? – Валя вдруг сорвалась на бег, неожиданно быстро перебирая ножки.

У распадка, на кривом поворотике, геологи перешли на шаг, похохатывая, одолевая одышку. Бронзовый бард, прижатый к груди, оттягивал девичьи руки и явно тяготил Валю. Она тоже перекинула авоську на спину, но при ходьбе бюстик надоедливо болтался.

– Отдышалась? Давай спортивной ходьбой… до березняков?

– Ага… Покажи как?

Они затрусили по дороге, но вскоре прекратили это издевательство над собой, заходясь тихим хохотом.

– Давай твою болванку. Мне для равновесия… пойдёт.

– Какой… болванку… тебе? Это же наш битл! Да америкашки ему… как до Москвы пешком. Болванку нашёл! Да ты сам… – Валя мигом сменила смех на праведный гнев. Но – авоську с бюстом всунула в лёшину руку.

– Ты красивая, когда сердишься – смущённо обронил Лёша, примирительно заглаживая молчаливую паузу и размолвку.

Но сердитые губки спутницы ещё дулись, а личико розовело не то от закатного солнца, не то от порывов ветра. Но скорее всего, от неуклюжей лести наставника, отставшего на шаг, сутулящегося под авоськами с ношей.

– А ты дундук – снова запалила Валя огонь раздора, – Высоцкого обидел. Ты хоть слушаешь его? А сам так можешь?!

– Подержи авоськи, камешек в кед попал.

– Ладно, догонишь… – она вновь припустилась с пригорка, болтая авоськами и искрометно перебирая ноги. Внезапно обрушилась оземь, словно сбитая с ног пастушьим бичом. Громко вскрикнула, явно от невыносимой боли.