Это было похоже на странную, коллективную лихорадку. Одна женщина, в прошлой жизни бывшая дизайнером одежды, вдруг поняла, что помнит, как рассчитать напряжение парусины для лопастей, потому что ее дед был яхтсменом и когда-то показывал ей обучающий фильм. Она не помнила лица деда, но помнила угол атаки паруса. Бывший офисный клерк, который никогда не держал в руках ничего тяжелее стилуса, обнаружил, что его руки сами знают, как смешивать глину и солому для изоляции проводов – чужое, крестьянское воспоминание, пришедшее к нему во сне. Они были как сломанный приемник, который ловит обрывки десятков радиостанций. Их собственные воспоминания были стерты, но эхо памяти всего человечества жило в их мускулах и интуиции. Они не просто строили ветряк, они собирали его из призраков чужого опыта.

Молодежь Форта, включая Лео, сбивалась вокруг Эзры, когда он отдыхал от работы. Он не проповедовал. Он просто рассказывал. Рассказывал о звездах, которые на самом деле гигантские солнца, а не просто огоньки на черном покрывале. Рассказывал о том, как люди летали на Луну. Рассказывал о музыке Баха и о картинах Ван Гога.

Для детей, выросших в мире, ограниченном частоколом и полем, это были откровения. Их мир внезапно стал огромным, глубоким и полным чудес.

Однажды вечером Лео подошел к Эзре.

– Расскажи еще… про драконов, – попросил он.

Эзра улыбнулся. Он не стал говорить, что драконы – это миф. Он начал рассказывать о динозаврах. О гигантских ящерах, которые когда-то правили Землей. Его рассказ был обрывчатым, полным пробелов, но он зажег в глазах мальчика огонь воображения.

– А почему они умерли? – спросил Лео, когда Эзра закончил. Его глаза горели любопытством.

– Упал большой камень с неба. Очень-очень большой, – Эзра пытался найти простые слова. – Он изменил мир. Стало холодно. Нечего было есть. Они были слишком большие, чтобы спрятаться. Слишком сильные, чтобы измениться.

– Как мы, – вдруг тихо сказал Лео.

Эзра посмотрел на мальчика. Он не понял.

– Ну, в старом мире, – пояснил Лео. – Дедушка говорит, мы были слишком сильные. Слишком умные. И тоже не смогли спрятаться, когда все изменилось. Мы как динозавры?

От этой детской, но пугающе точной аналогии у Эзры перехватило дыхание. Он положил руку на плечо мальчика.

– Нет, Лео. Мы не динозавры. Потому что мы можем учиться. Мы можем помнить. В этом наше отличие.

Но главным чудом было преображение Давида. Сначала он был лишь подмастерьем, с трудом отличая гайку от болта. Но однажды, глядя на хаотичные чертежи Эзры, он вдруг увидел не просто схемы. Он увидел алгоритм. Логическую структуру.

«Эзра, ты все делаешь неправильно, – сказал он, взяв в руки уголек. – Ты пытаешься построить одну большую систему. А нужно строить модулями. Как в коде. Этот узел отвечает за преобразование энергии, он должен быть независим. Этот – за распределение, у него должен быть свой протокол отказоустойчивости».

Он начал перерисовывать схему, но не как инженер, а как архитектор программного обеспечения. Он создавал не механизм, а операционную систему из дерева и металла. Эзра смотрел на него с изумлением. Он, хранитель старых знаний, видел, как рождается новая наука – не простое копирование прошлого, а его синтез с логикой цифровой эпохи. Давид не отказался от своего прошлого. Он применил его к новой реальности. И в этот момент он перестал быть просто сыном своего отца. Он нашел свой собственный путь, путь инженера-программиста нового мира. Для него ветряк был не просто машиной. Это был его первый работающий код, написанный не на экране, а на теле земли.