Он схватил горящую головню и начертил на земле перед костром простой символ – перечеркнутое ухо.

– Это наш знак! Знак Великой Тишины! Знак того, что мы больше не будем слушать лживые голоса прошлого! Отныне вы не безликая толпа! Вы – Очистители! И это – наше первое священнодействие!

Люди в экстазе подхватили его крик. Они повторяли новое слово – «Очистители» – как молитву. Они срывали с себя старые идентификационные браслеты и бросали их в огонь. Хаос обрел не просто идеологию. Он обрел ритуал, символ и имя. Родилась новая, страшная церковь.

Хаос обрел идеологию. Голод и насилие обрели высшую цель. Началась священная война против памяти. И ее первый, самый яростный огонь уже пожирал слова.

Первая зима после Отключения стала великим фильтром. Она убивала не столько холодом, сколько отчаянием. Города, лишенные центрального отопления и энергоснабжения, превратились в ледяные гробницы. Миллионы умерли молча, в своих квартирах, так и не поняв, что произошло. Выживали не сильнейшие и не умнейшие. Выживали самые упрямые.

Элиас Вэнс провел эту зиму в движении. Он спускался из своей башни, как Данте в ад, этаж за этажом. Он видел следы внезапно оборвавшихся жизней, сцены борьбы и тихого угасания. Он научился быть тенью. Научился взламывать не коды, а замки. Научился отличать звук шагов мародера от шагов голодного беженца. Его целью была Британская библиотека. Маяк в ледяной пустыне. Он добрался до нее весной, истощенный, обмороженный, но с рюкзаком, набитым не консервами, а самыми ценными книгами, что он смог унести. Он не был первым. Внутри, в огромном читальном зале, тускло освещенном костром, разведенным в металлическом мусорном баке, сидело несколько таких же призраков. Они не говорили. Они читали. Это были первые Архивариусы.

Матвей Камень провел зиму в осаде. Но врагом был не человек, а природа. Его дом стал ковчегом для всей его разросшейся семьи и нескольких соседей, которым повезло оказаться рядом. Первые недели были адом. Давид, его сын-программист, был беспомощен. Он не умел колоть дрова, не знал, как починить протекающую крышу. Между отцом и сыном росла стена непонимания. Поворотным моментом стала ночь, когда у маленького Лео начался сильный жар. Лена, врач, не могла ничего сделать без лекарств и оборудования. И тогда Матвей, вспомнив, как его лечила бабушка, ушел в заснеженный лес и вернулся с корой ивы и какими-то травами. Он сам сварил отвар, сам поил им внука. И Лео выжил. В ту ночь Давид впервые взял в руки топор и до рассвета рубил дрова. Молча. Упрямо. Он начал учиться у отца. Каменный Форт рождался не из Кодекса, а из общего страха и общей работы.

Иона провел зиму, странствуя по замерзшим городам. Он не прятался. Он шел в самые опасные места – на стихийные рынки, где за банку консервов убивали, в лагеря беженцев, где свирепствовали болезни. И он проповедовал. Его учение о Великом Очищении было бальзамом для душ, потерявших все. Он давал им смысл в их страданиях. Он не предлагал еду. Он предлагал нечто большее – оправдание их потерь. Он собирал вокруг себя самых отчаявшихся, самых озлобленных. Он учил их не только своей вере, но и дисциплине. Он превращал толпу в армию. Его первые «Очистители» были не фанатиками. Они были выжившими, которые нашли в его словах тепло, которого им не давал ни один костер.

Фрагмент утраченной информации: сообщение с форума для выживальщиков, 2043 год. «Главное правило в первые 72 часа – добраться до „точки сборки“. Не геройствовать, не спасать мир. Просто добраться до своих. Потому что после 72 часов мира, который ты знал, уже не будет. А своих у тебя может не остаться».