Практическое знание. Концентрат выживания.

С лихорадочной поспешностью, от которой свело пальцы, он схватил эту книгу, свои исписанные листы и маленький, но острый, как бритва, нож для бумаги. В его квартире был старый, замурованный вентиляционный ход – атавизм, оставшийся от строителей прошлого века. Он обнаружил его во время ремонта и хотел заделать, но все откладывал. Теперь это был его единственный путь к спасению.

Дверь с оглушительным треском вылетела внутрь. Элиас, не оглядываясь, рванул на себе решетку вентиляции и нырнул в темное, пыльное, пахнущее забвением чрево стены. Последнее, что он услышал, был рев и топот в его квартире, звук рвущихся книг и разбивающегося стекла. Новый мир врывался в его дом.

Он полз по узкому, пыльному лазу, и каждый треск рвущейся бумаги отзывался в его сердце физической болью. Это были не просто книги. Это были голоса. Голос Платона, спорящего об идеальном государстве. Голос Шекспира, оплакивающего своих героев. Голос Данте, ведущего его через круги ада. И сейчас эти голоса умолкали один за другим под сапогами варваров, дерущихся за банку синтетических бобов. В этот момент Элиас Вэнс, Архивариус, возненавидел человечество. Не тех, кто ломился в его дверь, а всех. Всех, кто променял вечность, заключенную в этих страницах, на сиюминутный комфорт, который исчез, как утренний туман. И он поклялся, что если выживет, то будет спасать не людей. Он будет спасать то, что делало их людьми, даже если они сами этого не заслуживают.

В десятках километров к югу, в своем доме, который он построил собственными руками, Матвей Камень заряжал двустволку своего деда. Патроны были старыми, но он ухаживал за ними, как за семейной реликвией. Он тоже слышал голоса и видел рыскающие по их пригороду стаи. Но его дом не был башней из слоновой кости. Он стоял на земле. Крепко.

Его семья была в сборе. Сын Давид и дочь Лена со своими супругами и детьми успели добраться до родительского дома в первые часы, пока дороги не превратились в смертельные ловушки. Десять человек. Десять жизней.

Давид, бледный, сжимал в руках тяжелый топор. Его пальцы, привыкшие к гладким клавишам, не знали, как правильно обхватить грубое топорище.

– Папа, может, мы можем с ними поговорить? Отдать часть еды? – его голос, голос программиста и переговорщика, дрожал.

– С волками не говорят, сын, – ответил Матвей, не сводя глаз с улицы. Его взгляд был тяжелым, как камни в фундаменте его дома. – С ними показывают зубы. Или они съедят тебя, Давид отступил, чувствуя себя беспомощным. В его мире любая проблема решалась переговорами, компромиссом, нахождением оптимального алгоритма. Он инстинктивно попытался «просканировать» лица нападавших, оценить уровень их угрозы, составить психологический профиль… и понял, что его мозг, отточенный под решение сложнейших задач, пасует перед простой первобытной яростью. Его навыки были не просто бесполезны, они были вредны. Они заставляли его анализировать, когда нужно было действовать. Он посмотрел на отца, который не думал, а просто знал, что делать, и впервые в жизни почувствовал не снисхождение к «ретрограду», а жгучий стыд за собственную хрупкость. а потом и твою семью.

Когда первая группа из пяти человек подошла к их кованым воротам, Матвей не стал ждать. Он вскинул ружье и выстрелил в воздух. Грохот в мертвой тишине прозвучал как глас божий. Нападавшие, уже готовые ломиться через ограду, замерли. На их лицах голодная ярость на мгновение сменилась первобытным страхом перед громким звуком и обещанием смерти.

– Следующий заряд полетит не в небо! – прорычал Матвей, и его голос, казалось, вибрировал вместе с землей. – Это моя земля. Мой дом. Пошли прочь!