Эхо забвения Хелен Гард

Белый ковер подо мной мягкий, пушистый, но сейчас он кажется холодным, почти чужим. Его ворс слегка щекочет кожу, впивается в щёку, но я слишком устал, чтобы смахнуть раздражающее ощущение. Перед глазами только этот безупречный белый цвет, и тёмно-красные капли, что медленно расползаются, впитываясь в ткань.

Кровь.

Я чувствую, как она стекает с виска – теплая, липкая, живая. Сначала тонкими струями, потом быстрее, забираясь за ухо, пробираясь к шее, к уголку губ. Металлический привкус прилипает к языку, и я машинально пытаюсь сжать губы, но даже на это нет сил.

Я должен чувствовать боль. Должен корчиться, задыхаться, пытаться бороться… но её нет. Совсем. Только странная слабость, липкий холод, пробирающийся внутрь, в самый центр. Кажется, даже сердце стучит медленнее, с глухими, тяжелыми ударами.

Глаза с каждым мгновением моргают всё реже. Веки тяжелые, мир передо мной расплывается, белизна ковра смешивается с кровавыми разводами. Где-то совсем далеко, почти в другой жизни, звучит тиканье часов. Ровное, отстранённое, безразличное. Раз-два… три-четыре…

Я делаю вдох. Он слабый, неглубокий, больше похожий на попытку удержаться на плаву, когда волна накрывает с головой.

Но темнота уже здесь. Она обволакивает меня, крадётся от краёв сознания к самому его центру. Медленно. Неотвратимо.

И тогда я понял – для меня всё закончилось.

"Иногда мне кажется, что моё детство пахло мокрой землей и ржавым металлом. Этот запах преследовал меня с самого утра, когда я босиком бродил по двору, пока брат не вытаскивал меня играть. Тогда я ещё не знал, что эти дни станут тем, что будет сниться мне по ночам.”

Я помню, как солнце било в глаза, когда мы носились по высокой траве за домом. Помню прохладную землю под ногами, влажную от утренней росы, и ветер, что бил в лицо, когда я мчался вперёд. Брат смеялся где-то рядом, лёгкий, шумный, неугомонный.

– Давай, Алекс, ищи меня! – крикнул он, скрываясь за сараем.

Я вздохнул, закатил глаза, но всё равно пошёл за ним. Мне было двенадцать, и я уже считал прятки детской забавой. Но он был младшим. Ему было всего пять. И он смотрел на меня так, будто я умел всё на свете.

После я шагнул за угол, ожидая увидеть его там – прижавшегося к стене, затаившего дыхание, как он делал всегда. Но место пустовало. Только старая деревянная дверь сарая была приоткрыта.

– Макс? – позвал я, заглядывая внутрь.

Тишина.

Внутри пахло пылью, прелыми досками и чем-то ещё – терпким, неприятным, как мокрая тряпка, забытая в углу. Полумрак заглатывал очертания старых инструментов, свисающих с крючков на стенах.

Я сделал шаг вперёд, прислушался.

Где-то в темноте раздался шорох.

Я сделал ещё шаг вперёд, моргнул, пытаясь привыкнуть к темноте. В сарае было прохладно, пахло сыростью и ржавчиной. Где-то в углу стояли старые ящики, сломанный стул, металлические банки, давно покрытые пылью.

– Макс? – позвал я снова, заглядывая за деревянный шкаф.

В этот момент что-то с грохотом рухнуло на пол. Я вздрогнул, сердце бухнуло в груди, а внутри что-то сжалось от резкого звука. Гвозди и куски древесины покатились по полу, подняв облако пыли.

– Макс! – теперь голос сорвался почти на крик.

Я резко обернулся и увидел его.

Он стоял в дальнем углу, прижавшись спиной к стене, широко распахнутыми глазами глядя на меня. Губы дрожали, руки были сжаты в кулаки.

– Эй, что случилось? – я уже собирался подойти, но не успел.

Что-то тяжёлое с силой ударило меня в затылок.

В глазах вспыхнула ослепительная вспышка, резкая боль пронзила голову, а потом всё вокруг рухнуло во мрак.

Я не знаю, сколько времени пролежал в сарае.

Сознание плыло, голова раскалывалась, словно что-то тяжёлое давило изнутри. В ушах стоял глухой шум, а запах пыли и сырости забивал лёгкие. Звуки снаружи казались далёкими, приглушёнными, будто я находился под толстым стеклом.

Резкий толчок в плечо.

– Алекс!

Я слабо поморгал, пытаясь сфокусировать взгляд. Мир передо мной плыл, расплывался в пятна, пока наконец не сложился в чёткое лицо.

Мама.

Её руки тряслись, губы плотно сжаты, на лбу пролегли глубокие морщины.

– Боже, Алекс, что случилось? – Голос у неё был резкий, но в нём слышался страх. – Кто это сделал?

Я открыл рот, но вместо слов вырвался лишь хриплый выдох. Голова гудела, всё тело казалось ватным.

И тут мама огляделась.

– Где Макс?

Вопрос пронзил меня, как удар в грудь.

Я резко попытался приподняться, но тут же накатила дурнота, мир перед глазами качнулся.

Макс.

Воспоминания хлынули разом. Он стоял в углу. Я увидел его перед тем, как…

Я сглотнул, сердце колотилось в груди.

– Он… он был здесь, – голос сорвался на шёпот.

Мама побледнела. Она резко вскочила, её глаза метались из стороны в сторону, будто она пыталась осознать, что вообще происходит. Она снова посмотрела на меня, и в этом взгляде было всё – тревога, страх, надежда, что я сейчас скажу что-то, что развеет её панику.

– Макс! – её голос пронзил тишину двора.

Я медленно сел, стиснув зубы от боли, отдающейся в висках. Голова кружилась, в ушах всё ещё стоял глухой звон, но страх за брата был сильнее. Я попытался подняться, но ноги подогнулись, и я опёрся о стену сарая, чтобы удержаться.

– Алекс, вставай, – мама уже не смотрела на меня, она бросилась к дому, заглядывая под крыльцо, за кусты, в сторону гаража. – Макс!

Я с трудом выпрямился, тяжело дыша. В глазах всё плыло, мир накренился, но я заставил себя двигаться.

Макс не мог уйти далеко. Он был здесь. В сарае. Я же его видел.

Но теперь его нигде не было.

Я побежал вдоль дома, заглядывая за угол, во двор. Мама уже металась между грядками, её руки дрожали, она осматривала каждый уголок, каждое возможное укрытие.

– Макс, если ты где-то прячешься, выходи! – в её голосе слышалось отчаяние.

Тишина.

Лёгкий ветер пробежался по двору, качая листья на деревьях.

Я глубоко вдохнул, провёл рукой по лицу и развернулся, осматривая участок.

Позади нас тянулось кукурузное поле.

Густая стена высоких стеблей, тянущихся к небу, плотная и почти непроходимая. Листья шелестели от дуновения ветра, и этот звук внезапно показался мне слишком громким, таким живым.

Я сглотнул, прежде чем сказать.

– Мам… – голос сорвался, и я прочистил горло. – А если он ушёл туда?..

Мама замерла.

Я видел, как её плечи напряглись, как побелели пальцы, сжимающие подол платья. Она медленно, с каким-то ужасом повернула голову в сторону поля.

Мама рванула с места, едва я успел договорить.

– Макс! – её голос разорвал неподвижный воздух.

Она бежала к кукурузному полю, не обращая внимания на то, что юбка путается в ногах, а ветки кустов царапают руки. Я стоял на месте, наблюдая, как она подлетает к краю поля, не останавливаясь ни на секунду, продолжая звать брата.

– Макс! Ты меня слышишь? – её голос дрожал, срывался, эхом уходил вглубь кукурузных зарослей.

Она замерла у первых рядов растений, а затем резко подалась вперёд, будто увидела что-то. Я заставил себя подойти ближе.

Там, среди густых стеблей, на мягкой земле тянулась узкая примятая дорожка. Кукуруза была смята в одном направлении, как будто кто-то пробирался внутрь, осторожно, но торопясь.

– Боже… – мама прикрыла рот рукой. Затем её взгляд снова метнулся к полю, и она побежала вперёд.

Я знал, что должен был броситься за ней, но внутри всё сжалось от непонятного страха. Казалось, что шаг в эти ряды – как шаг в другое измерение, туда, где всё иначе. Где кукуруза скрывает больше, чем просто растения.

Но мама не колебалась.

Я слышал, как она ломится через заросли, зовёт брата, срывается на крик, затем снова исчезает в глубине поля.

Я перевёл дыхание и резко развернулся.

Бегом. К дому.

Каждый шаг отдавался в висках пульсирующей болью, но я не останавливался. Во дворе меня встретил запах свежескошенной травы, дальний стук молотка откуда-то с соседского участка, но всё это было неважно.

Отец. Он должен быть в доме.

Я заскочил на крыльцо, распахнул дверь и влетел внутрь.

– Пап! – голос сорвался.

Шаги по коридору, тяжёлые, уверенные. Через секунду он появился в дверном проёме – высокий, широкоплечий, с наморщенным лбом.

– Что случилось? – строго, настороженно.

Я пытался отдышаться, в груди горело.

– Макс… он пропал!

Отец выпрямился.

– Где твоя мать?

– В поле, ищет его!

Он не стал расспрашивать дальше, просто шагнул мимо меня, пересёк порог и быстрым шагом направился к кукурузному полю. Я побежал за ним.

Когда мы добрались, мама уже скрылась среди стеблей.

Отец остановился на краю, окинул взглядом поле, нахмурился.

– Сюда, – сказал он, кивая на землю.

Я проследил за его взглядом и увидел, что он заметил.

Примятая дорожка.

Теперь, глядя на неё, я понял – это не просто случайно сломанные растения. Кто-то прошёл здесь.

Отец не колебался. Он развернулся и быстро направился обратно к дому.

Я бросился следом.

– Ты куда?

– Звонить в полицию, – ответил он коротко.

Значит, всё было серьёзно.

Отец шагал быстро, целеустремлённо, его спина напряглась, руки были плотно сжаты. Он не смотрел на меня, не задавал вопросов, просто шёл к дому, к телефону, потому что знал – каждая минута могла быть важной.

Я вбежал следом, сердце колотилось где-то в горле. Отец сорвал трубку, быстро набрал номер. Говорил он коротко, резко, без лишних эмоций, но каждое слово было твёрдым, уверенным, не оставляло места сомнениям. Он не просил – требовал. Я слышал его голос, но смысл слов ускользал. В голове звучал только голос мамы, зовущей Макса, и шелест кукурузы, скрывшей его маленькую фигуру.