Единождый Андрей Жуйков

Глава 1 (Он)

Он.

Он был.

Прекрасное начало чего-то очередного бесконечного. Он даже брезгливо хмыкнул от собственной пафосности. Можно радоваться: если нет конца, то есть хотя бы начало. Впрочем, даже в этой казалось бы незыблемой истине следовало усомниться. В том смысле – а было ли начало? В этом нет никакой уверенности. Да, но то, что рассказ следовало начать с «он» и «был» сомнений не вызывало. Пусть и нет никаких критериев, о существовании этого начала. Можно, в конце концов, остановиться на таком ненадёжном предмете, как память. А в ней нет никаких данных о моменте до начала осознания. Опустим в сторону всякие нелепые холотропные1 эксперименты и прочий трансперсональный2 вуайеризм. Будучи весьма занятными и любопытными теориями – они так и остались по большей части не всегда скучным развлечением мятущихся душ.

Что ж, пусть начало будет: Он и Он был. Рассказик. Игра ума. В этом многократно опостылевшем мире. Короткая отдушина вечного скитания. Хотя может и не вечного. Появился же не вечный объект. Если это не очередная ошибка обезумевших учёных. Надо будет как-нибудь лично познакомиться с объектом, а то всё время проводит в диспутах с другими и изучением полученной информации.

Он почти добрался до отворота налево. Там, где мощёная «древними» камнями тропинка круто поворачивает и, извиваясь вдоль таких же «древних» каменных стен, сложенных из плитняка, резко уходит наверх. Недалёкий путь к вершине заканчивается стилизованным храмом-ступой, в котором последнее время размещается собрание учёных – буддистаг. Очень может быть, что совсем ненадолго; уже всем это место опостылело, ступа вызывала раздражение, а аккуратная красиво мощёная лестница с пробивавшейся в расщелинах травкой скорее ненависть. И когда всё это окончательно ничего кроме отвращения вызывать не будет, весь буддистаг плавно передислоцируется ещё куда-нибудь.

А пока его ждут тщательно изученные вдоль и поперёк ступени, сложенной ими же самими лестницы. Тщательно изученные – это не оборот речи, это прямая констатация факта. Естественно никакого смысла в тщательном изучении ступеней не было. Просто учёному нужно что-то изучать – почему бы и не ступени. Чем они хуже чего-либо другого, и в чём смысла нисколько не больше. И то и другое не имеет смысла. Точнее и там и там он есть. Великолепно! Смысл изучить ступеньку, чтоб понять, как её сложили, как влили в общий ансамбль однотипных элементов, разбивался на сами по себе бессмысленные действия – помахать кисточкой, рассмотреть лупой, отколоть кусочек для более тщательного анализа и так далее. Ни взмах кисточки, ни манипуляции с увеличительным стеклом не приводят немедленно к конечному результату, только комплекс действий ведёт к конечному смыслу. А значит сами действия в отрыве от общего целеполагания лишены смысла. Они бессмысленны. Получается, что смысл состоит из множества бессмысленностей.

Он, как это частенько здесь случается, впал в мгновенную задумчивость… И какой же смысл изучения ступенек? Никакого. Он прекрасно и без изучения знает, кто и как их складывал. Он сам был участником долгого неспешного процесса создания всего комплекса строений, где сейчас располагался буддистаг. Получается, что смысл изучения ступеней заканчивается такой же нелепой бессмыслицей.

Горько вздохнув, пришлось констатировать очевидное. Смысл из бессмысленности состоит… ею же и заканчивается.

Глаза, независимо от текущих размышлений, по многолетней привычке шарили ступени, стену из плитняка, ища какие-нибудь изменения. Камни под ногами уже основательно истоптаны, исшарканы. Вот тут стал заметен маленький вплавленный камушек, ещё вчера его не было видно. Мелькнула мысль, а почему вплавленный, а не влитый. Если бы не интереснейший объект для изучения, который не так давно неожиданно появился в мире – мозг непременно бы зацепился за это «вплавленное» и принялся бы с истовой силой выводить новые нелепые софизмы.

Туча, шедшая с запада, накрыла ненавистную ему лестницу. Судя по всему, уже скоро разразится гроза.

С правого бока со стороны леса доносился привычный протяжный гул воя. На этот истошный раздирающий вопль множества голосов давно уже никто не обращал внимания. Иногда эта типичная какофония даже превращалась в какую-то забавную мелодичную гармонию. Вот каденцией вступает истошный визг отчаяния и тут же рефреном ему вторит мощный баритональный фальцет, отфонированный грохочущим страдальческим басом. А неплохо они сегодня спелись, если вообще слово «спелись» уместно по отношению к данному случаю. Он ещё постоял мгновение и быстро свернул в сторону по направлению к буддистагу.

Гул воя воскресил в памяти древние события. Он тогда был практически никем. Начинающий революционер. Мыслитель, знающий слишком много, чтобы хоть что-то понимать. Когда-то тогда его звали как-то по-другому. Как? Вряд ли кто-то сможет вспомнить, включая его самого. Предательская память всё фрагментировала и смешала в такой калейдоскоп, что даже любая мифология выглядит более правдоподобно, чем эта дремучая смесь воспоминаний. И он вступился за тех, которые сейчас по большей части воют в поле.

Стайка юрких дронов, выпущенных НАР-С80УУД, суетливо прошаривала складки местности в поисках зазевавшейся добычи. Сама же ракета горделиво развернулась и ушла в обратную сторону.

Он проследил на мониторе за едва заметным удаляющимся следом ракетных двигателей, изображение которых передал выносной дрон-разведчик.

Зачем тратить оборудование? Это не оптимально. Огромный неуправляемый носитель дронов НАР-С80УУД выпустил содержимое и улетел. Там где-то он плюхнется на землю, его подберут, начинят, заправят и он снова будет готов к эксплуатации. Как расшифровывается его название? Креативщики. Неуправляемая автоматическая ракета с восьмьюдесятью управляемыми ударными дронами. Креативно. Впрочем намного важнее, что чётко отражается суть.

– Ушёл за пополнением, – рядом оказался Йозеф.

Йозеф – невысокий, худощавый с аккуратно зализанными назад тёмными волосами. Примкнул к движению чуть не с начала его возникновения. По крайней мере с начала его новейшего существования.

Если говорить откровенно, то это было не первое движение противления. Противления злу насилием, как любил ёрничать Йозеф. И далеко не второе. На его только памяти раза три движение исчезало и через какое-то время возникало вновь. Очень может быть, что оно и не могло не возникать, такова диалектика исторического развития. Исчезновение – это мягкая форма выражения, точнее его истребляли практически поголовно. Но Йозефу об этом знать было не обязательно. Итак чересчур рьяный активист.

История вообще склонна к постоянным повторам вопреки распространённой когда-то сентенции о трёхразовом повторении – трагедии, комедии и фарса. Да вся история – это сплошные повторы, флешбэки и дежавю. Ага, на новом витке спирали. Какой спирали? Каком витке? Одно прямолинейное движение монотонно повторяющихся итераций.

Йозеф был очень хорошим пропагандистом. Но он пугал его своими этими самыми прямыми, простыми повторяющимися итерациями: «Мы убьём их всех! Мы их всех убьём!» – невесть откуда внезапно налетающими на него, как коричневая чумка.

– Давай пускаем навстречу наши дроны, – Йозеф рвался в бой.

– Йозеф! Это не матерь всех битв! Тут нет места фанатизму! К тому же ты не военный эксперт.

– А чего ждать? Их всего восемь десятков. Наше дрон-ПВО быстро расправится с этим небольшим роем.

– Не расправится. Мы просто истратим наши ресурсы и останемся без прикрытия.

– Это как?

– На борту у этих малюток несколько десятков миниатюрных воздухоботов. Они малого радиуса действия, малой мощности. Но на несколько сотен метров их активности хватает. Мощности вполне достаточно, чтоб вывести из строя небольшие дроны, а с десяток таких крошек и вполне приличную технику могут повредить. Так что вместо роя дронов при противодействии мы получим дроновое облако. А это я вам скажу посильнее, чем «Полёт валькирии» Вагнера, мой друг Йозеф.

– Опять штучки вашей школы?

– Нашей, Йозеф, – сказано с двояким смыслом. Не понятно дошёл ли до Йозефа двойной смысл, в любом случае вида он не подал. Дело в том, что разработки то могут быть хоть чьи, но на войне они быстро перенимаются и иной раз уже довольно трудно определить, чьи они были изначально, а кто просто быстрее их начал тиражировать. А затем они вообще становятся общими, что у одной стороны, что у другой.

– И что же делать? – Йозеф запнулся и язвительно добавил. – Извини, я забыл. Конечно же – ждать!

– Ты прав. Ракетный носитель улетел, его применяют для увеличения радиуса действия, чтоб не тратить впустую энергию дронов. На основании этого можно предположить, что база достаточно далеко. Автоматы полетают, пока не закончится энергия, и улетят сами, не причинив никакого вреда. Перезарядка также не достаточно быстрая процедура.

– Сами. Сами. У тебя все сами. Как там у тебя – сад растёт сам.

– Сад растёт сам! Не надо мешать ему расти.

Порой слишком маленьким казался ему этот хороший пропагандист. Речами Йозефа заслушивались, он мог повести за собой толпу. Толпу, именно толпу. Толпу таких же маленьких людей. Маленьких не в некотором уничижительном смысле, нет. Из толпы могли и выделялись и учёные, и мыслители, и борцы, и выдающиеся воины. Но в каком-то ментальном плане, моральном аспекте, нравственных категориях не вырастали, не достигали какого-то значимого уровня. Он пытался сформулировать эти неясные мысли. Его пугала зашкаливающая целесообразность формирующейся толпы, которую ему приходилось направлять, сдерживать. Всё чаще сдерживать. И всё чаще они прислушивались больше к Йозефу, чем к нему. Оно и понятно – тот им ближе, понятней, он из их среды.