Бавиал отвернулся. Где-то в глубине души он знал: Лис не враг. Он – проводник, чья роль в том, чтобы вопросы звучали, даже если ответы похоронены глубже корней. Но признать это значило согласиться, что дорога никогда не закончится. А он всё ещё надеялся найти ту самую дверь, за которой яблочный пирог пахнет настоящей корицей, а не пеплом…

Ветер принёс запах дыма – того самого, из видения. Бавиал побежал, сбивая кукол, которые цеплялись за его плащ, шепча: «Мы тоже когда-то выбирали».

А Лис остался сидеть на перекрёстке, заводя ключиком свои часы. Стрелки, залипшие между «Никогда» и «После», выцарапывали на циферблате кровавые царапины. – Возвращайся, когда поймёшь, – пробормотал он, глядя на Ёжика и Медведя, растворившихся в тумане. Их силуэты мерцали, как гнилушки в ночи: Ёжик, будто невидящий, тыкался мордочкой в невидимые стены, а Медведь нёс банку, из которой сочился туман, густой, как похоронный саван. – Они ведь тоже думали, что свободны… пока не узнали, что свобода – это просто другая клетка.

Но Бавиал уже не слышал. Он бежал вперёд, туда, где дорога снова раздваивалась, а воздух был наполнен хрустом крыльев. Бабочки с лицами младенцев бились о его кожу, оставляя следы, похожие на стигматы. Их крылья, испещрённые узорами погребальных саван, шептали: «Ты видел белую лошадь? Она ждёт у колодца…» Вспомнилась сказка няни – о существах, которые приходят за теми, кто слишком долго блуждает между вопросом и ответом.

Дорога вела мимо колодца с облупившимся ведром. Заглянув внутрь, Бавиал увидел не воду, а бесконечность: там, в глубине, метались тени детей, ловившие луну сачками из паутины. Одна из теней обернулась – это был он сам, семилетний, с разбитыми коленками и глазами, полными слез. «Это игра? – подумал принц. – Почему они не могут поймать луну?» Он хотел крикнуть «бегите!», но слова застряли в горле, как косточка сливы.

Куклы, падая замертво, глумились: «Беги, беги! Всё равно придёшь туда, куда тебя вели». Их голоса сливались в хор, напоминающий погребальный плач. Одна кукла, с лицом матери Бавиала, прошипела: «Ты ошибся. Ты должен был слушаться».

Он бежал, спотыкаясь о корни, которые хватали его за лодыжки, словно руки утопленников. В тумане мелькали белые лошади – призрачные, с гривами из паутины. Они ржали тихо, как плачущие дети, а их копыта оставляли на земле узоры, похожие на те, что няня вышивала на погребальных покрывалах. «Может, они потерялись? – мелькнуло в голове. – Надо помочь…» Но лошади растворились, оставив после себя лишь запах ладана и тления.

Вдалеке, у камня, поросшего мхом, сидел Медведь. Он медленно перебирал лапами пустые банки, напевая мелодию, от которой щемило в груди: «Спи, ёжик, спи, туман – твоя подушка…» Бавиалу захотелось подойти, спросить, не видел ли Медведь дорогу домой. Но ноги вдруг стали ватными, а язык прилип к нёбу.

«Почему здесь всё так… неправильно? – ёкнуло внутри. – Может, я плохо ищу?» Он сжал ключик, надеясь, что тот согреет, но металл был холоден, как рука умершего. Внезапно принц заметил, что его тень… пропала. Вместо неё на земле лежало пятно света, похожее на дверную щель.

– Я не хочу играть! – крикнул он в пустоту, но лес ответил ему эхом, которое обернулось стаей ворон. Они кружили над головой, каркая: «Игра кончается, когда ты перестаёшь дышать»

Бавиал побежал быстрее, не зная куда. Он всё ещё верил, что за следующим поворотом увидит башни дворца. Что няня встретит его пирогом, а не взглядом, полным жалости. Что Лис, Ёжик и белые лошади – просто страшные сказки.

Но где-то в глубине, под грудой детских надежд, шевелилась правда: он боялся не леса. Он боялся, что, когда игра закончится, некому будет сказать: «Проснись»