В зеркале потолка отражался мальчик в короне из шипов, сидящий на троне, сплетённом из рёбер и позвоночников. Шипы впивались в его лоб, оставляя кровавые дорожки, которые стекали на плащ из человеческих волос. Трон стоял на островке посреди озера расплавленного стекла – пузыри лопались, выплёвывая лица: стариков, детей, воинов с пустыми глазницами.

За спиной мальчика, в дымчатых глубинах отражения, мелькали силуэты:

– Человек в потёртой кожаной куртке, с топором в руках, рубил стену из спрессованных теней. Каждый удар оставлял трещину, из которой сочился свет, но стена мгновенно затягивалась, как живая плоть. Его лицо, скрытое под слоем сажи и крови, кривилось в ярости, а на запястье болтался браслет с перечёркнутым символом бесконечности.

– Девушка с обугленным ножом бежала по коридору, стены которого сужались с каждым шагом. Её крик «Я не демон!» отражался в витражах, превращаясь в шёпот: «Лжец… Лжец…» За ней ползла тень с крыльями, обёрнутыми в колючую проволоку.

– Это ты, – Двойник указал на отражение. – Тот, кто правит руинами собственной души.

Принц взглянул вверх. Мальчик в зеркале поднял голову – его лицо было изъедено червями, а в руке он сжимал ключик, проросший в плоть. На стене за троном висел свиток с текстом: «И увидел Бог, что это очень плохо…»

– Нет! – Бавиал ударил по стеклу, но оно не разбилось. Вместо этого трещина разделила его отражение на две части: одна – ребёнок с игрушечным мечом, другая – скелет в королевской мантии. Из трещины повалил дым, пахнущий гарью и ладаном, а в нём зазвучал хор голосов:

– *«Ты думаешь, страдание очищает? Нет. Оно лишь показывает, насколько ты мал… даже для самого себя».*

Двойник засмеялся, и звук этот заставил зеркала плавиться. Стекло стекало на пол чёрными слезами, обнажая стены за ними – они были покрыты надписями: «Ты – ошибка», «Исчезни», «Тебя не было». Между буквами копошились тени в форме ангелов с обожжёнными крыльями.

– Что останется, если я разобью все зеркала? – крикнул Бавиал, хватая осколок, край которого был заточён как бритва.

– Останется то, что было до первого взгляда, – Двойник растворился, оставив в воздухе лишь шёпот: – Первородный ужас. Пустота, которая боится самой себя…

Принц вонзил осколок в стену, и лабиринт взвыл, как раненый зверь. Зеркала начали взрываться одно за другим, осыпая его дождём бритвенно-острых осколков. Каждая вспышка света прожигала сетчатку, оставляя послеобразы-призраки:

– Вот он – пылинка в космосе, кричащая в пустоту, чтобы её заметили. Её голос разрывался между рёвом сверхновой и детским плачем.

– Вот он – кукла на троне из сломанных кукол. Её нитки тянулись вверх, к пальцам гиганта, чьи суставы были звёздными системами.

– Вот он – тишина между двумя ударами сердца. Тишина, которая длилась вечность, пока Бог отворачивался, чтобы чихнуть.

Когда рухнуло последнее зеркало, Бавиал упал на колени, впиваясь ладонями в море стекла. Осколки впивались в кожу, но боль была странно приятной – как наказание за все неверные ответы. Кровь, смешиваясь с серебристой пылью, рисовала на полу узоры, похожие на карту забытых миров.

Двойник лежал рядом – теперь с его лицом, но с пустой грудью, где не билось сердце. Кожа Двойника трескалась, как глиняная оболочка, обнажая под ней чёрные звёзды. На груди виднелась татуировка: печать Каина, перечёркнутая руной «Отмщение», а ниже – дата, совпадающая с днём, когда Бавиал впервые сбежал из дворца.

– Кто я? – выдохнул принц, и эхо вернулось к нему обрывками:

– «…я…я…я…» – будто лес заикался.

Тогда он поднял осколок, дрожащий в его руке, как живой. В стекле отразилось лицо, собранное из всех масок, что он носил: ребёнок с перепачканными сладостями щеками, юноша с глазами, полными надменности, старик, чья кожа висела складками пустоты. Оно плакало алмазными слезами, смеялось тихим хрипом утопленника, кричало беззвучно, разрывая рот до ушей. Но за ним, в глубине, не было никого. Лишь тьма, шепчущая на языке забытых псалмов: