Статуя медленно развела руками. Между ними открылась бездна – не тьма, не свет, а нечто, что не имело названия. Оттуда потянулись руки, тысячи рук, и каждая звала его по имени, которое он забыл.

– Нет! – Бавиал отполз, сжимая ключик. – Я не стану кирпичом в вашей стене!

Он побежал, сбивая свечи, которые превращались в ворон, бьющих крыльями ему в лицо. Город дрожал, мрамор трескался, освобождая замурованные души. Они вились вокруг, шепча: «Она смотрит! Она видит!»

На выходе, у ржавых ворот, принц обернулся. Статуя теперь смотрела на него – её глаза, два бездонных колодца, втягивали в себя свет, звук, даже время. Воздух вокруг неё искривился, как пространство над раскалённым железом, а из трещин в мраморе выползали тени, похожие на сплющенные человеческие фигуры. Они тянулись к Бавиалу, шепча стихами из священных текстов, которые он слышал в детстве. Но слова были перевёрнуты, как в кошмарной молитве: «Спаси нас от спасения… Умри, чтобы жить…»

А на земле, где стоял старик, змеился дымкой знак: ∞, обвитый детской рукой. Он пульсировал, как живой, и Бавиал вдруг понял: это не символ вечности, а петля. Петля, затягивающаяся вокруг каждой попытки найти смысл. «Бесконечность – не дар, а проклятие для тех, кто ищет концов», – подумал он, чувствуя, как знак впивается в его память, как крюк.

– Существует ли высшая сила? – эхо донесло вопрос до статуи.

Ответом был хруст – её каменные губы раскололись, сложившись в подобие улыбки. Из рта хлынул поток пепла, и в нём закрутились лица: мать, няня, Лис, Девочка-Тень. Все они смеялись, но смех был беззвучным, как в вакууме. *«Она отвечает молчанием, – понял Бавиал. – Потому что любой ответ стал бы новой клеткой».*

Но принц уже бежал прочь. Ведь теперь он знал: высшая сила – не божество, не судьба, а выбор. Выбор между тем, чтобы верить в мраморные лики, чья пустота прикрыта позолотой, или поджечь факел и увидеть, что за дымом нет ни алтарей, ни смысла – только бесконечный холод пространства, где вопросы эхом отражаются от стен вселенной.

Однако за этим знанием скрывался ужас: если Бога нет, то все грехи, все жертвы, все сломанные цветы – лишь спектакль для пустых зрителей. А если Он есть – то почему молчит? «Может, Он тоже боится открыть глаза?»

Ветер донёс до Бавиала запах гари. Он обернулся в последний раз – город пылал. Чёрные свечи вспыхнули, как порох, а статуя, объятая огнём, плавилась, обнажая скелеты в своих стенах. Жители, сбросив балахоны, танцевали в пламени. Их тела теперь были прозрачны, а внутри вместо органов зияли те же знаки: ∞, X, ?.

«Сжечь храм легко, – прошептала в его ухо Девочка-Тень, возникшая из искры. – Но что ты положишь на его место? Свою иллюзию? Своё безумие?»

Бавиал не ответил. Он бежал, пока не осталось сил. Потому что единственная правда, которую он вынес из города, была страшнее всех кошмаров: выбор – это тоже форма рабства. Даже свобода становится тюрьмой, когда за каждой дверью – лишь зеркало, повторяющее твой собственный, одинокий силуэт.

Глава седьмая: Лик без лица

Бавиал наткнулся на лабиринт, когда бежал от криков ворон – или это были детские голоса, застрявшие в его памяти? Дорога внезапно оборвалась, упёршись в арку из чёрного стекла, усыпанную шипами, похожими на застывшие слёзы. Над входом висела табличка с выцветшими буквами: «Кто войдёт – потеряет больше, чем найдёт». Но принц уже шагнул внутрь, преследуемый шёпотом: «Ты ведь хотел знать правду?»

Зеркальный лабиринт встретил его тишиной, разорванной звоном бьющегося стекла. Стены – не просто чёрные, а словно вырезанные из ночи, где даже свет умирал, – отражали не его тело, а осколки воспоминаний. Пол под ногами был усыпан битым хрусталём, который впивался в подошвы, но не оставлял ран. Каждый шаг отзывался эхом, будто кто-то повторял его движения в параллельном мире.