Я сам не раз испытывал на себе разрушительную силу страха, каждый раз замечая странную закономерность: чем больше я чего-то боялся, тем больше была вероятность того, что именно это меня настигнет. Я боялся ограблений – меня грабили трижды. Боялся чаек – они постоянно докучали мне, где бы я ни оказался. Боялся рутины – и погряз в ней по самую шею. В детстве я боялся расставаться с мамой. Мне казалось, что если я потеряю ее из вида, она может никогда больше не вернуться – и однажды она не вернулась. Я боялся пройти мимо своей жизни – и меня все чаще преследовало чувство, что именно это и происходит.

Я встал и направился в спальню, но по пути остановился у приоткрытой двери в ванную. Лорен чистила зубы, невидящим взглядом уставившись в зеркало. Не заметив моего присутствия, она умылась и распустила волнистые волосы, которые рассыпались по ее плечам мягким каштановым каскадом. Затем не без труда расстегнула пуговицы на блузке и бросила ее в корзину для грязного белья.

Я подошел и нежно обнял жену сзади. Она подпрыгнула от неожиданности, словно возвращаясь из далекого тумана неведомых мне мыслей. Я опустил одну руку ей на грудь и почувствовал, как теплый сосок мгновенно затвердел в моей ладони, а второй рукой приспустил ее брюки. «Поль, уже поздно», – прошептала она, но вместо ответа я поцеловал ее в шею и прижал к себе. Она сдалась, закрыла глаза, едва заметно улыбнулась и снова унеслась далеко-далеко от меня, а я остался наблюдать в зеркале за тем, как два тела, некогда сливавшихся в единое целое, молча занимаются любовью.

На следующий день я проснулся до восхода солнца. Мне снилось, как Вера в белых кроссовках танцует танго в горячих объятиях аргентинского нейролингвиста. Взглянув на будильник у изголовья кровати, я понял, что проспал менее трех часов, и снова закрыл глаза в надежде уснуть, хотя заведомо знал, что это бесполезно. В отличие от Лорен, которую алкоголь погружал в глубокий беспробудный сон, меня он, наоборот, повергал в некую летаргию наяву, непременно дополненную глухой головной болью.

Я сел на краю кровати и, немного подождав, когда мир вокруг перестанет вращаться, отправился на кухню и поставил на плиту маленькую гейзерную кофеварку. У нас была отличная кофемашина последнего поколения, но она почему-то не внушала мне доверия. Она казалась мне слишком совершенной, а ее кофе – чересчур бесхарактерным. Поэтому, когда я завтракал один, я всегда отдавал предпочтение своей старенькой верной итальянке, купленной на марсельском блошином рынке много лет назад. Мне нравился сам процесс: со скрипом откручивать верхушку, заливать воду, ложкой аккуратно накладывать и утрамбовывать молотый кофе, а потом садиться и терпеливо ждать, когда послышится клокот заваривающегося напитка, а дом наполнится знакомым с детства ароматом.

В постоянной гонке против часовой стрелки человечество не перестает изобретать приспособления для того, чтобы сэкономить время, этим самым отдаляя нас от маленьких радостей жизни, из которых, пожалуй, и состоит счастье бытия. Провести карандашом по шершавой бумаге вместо того, чтобы стучать по клавиатуре, почувствовать тепло воды на ладонях, помыв за собой тарелку, вместо того, чтобы запихнуть ее в посудомоечную машину, позвонить соседу в дверь вместо того, чтобы набивать сообщение, – все эти незначительные мелочи мало помалу уходят из нашей реальности. Вдруг я поймал себя на мысли, что рассуждаю, как когда-то мой отец, и почувствовал себя ужасно дряхлым.

В попытке избавиться от гула в голове я отправился в ванную и умылся холодной водой. Когда я убрал от лица полотенце, мой взгляд встретился с уставшим взглядом человека в зеркале. На миг мне показалось, что этот мужчина мне вовсе не знаком: его кислая физиономия не имела ничего общего с тем мальчиком, который жил у меня внутри. Некогда черные кудри превратились в сероватые клубы, непослушно торчащие во все стороны, в трехдневной щетине тут и там проглядывала седина, блеск в глазах уступил место тусклому огоньку, а в уголках губ поселилось несколько непрошенных морщин. Когда я успел так постареть? Явно пора заменить пиво сельдереевым соком и заняться спортом. Мне всего тридцать девять, а выгляжу на все сорок пять.