– О! Дед Тереха одумался! – обрадовался Олег. – Правильно, а то кабы чего с его плантациями не получилось. А ну, Егорыч, давай чарки! Мы с тобой сейчас сливки снимем, а остальное на стол к нашим обезьянам выкатим. Пусть хлебают, а то народу много набежало, а водки мало.

– Водки всегда мало! – расплылся Егорыч в хомячиной улыбке и подставил два высоких бокала.

…

В зале стоял гам и визг. «Хорошо пошло дедово винишко». Олег уже еле держался на ногах.

– Егорыч, двинься, я тоже прилягу! – толкнул он шеф-повара, разлегшегося на целый диван. – Эй, Егорыч! Егорыч!

Егорыч не отвечал. Рот его был широко раскрыт, так что виднелся запавший к небу язык. Олег хотел вытащить из ящика зеркальце и понести его к губам, чтобы проверить, есть ли дыхание. Но вместо этого поднес свои руки к глазам: пальцы почему-то побелели, стали похожими на восковые, и их вдруг стало трудно согнуть. А потом руки повисли совсем от самых плечевых суставов. Что-то закружилось, пол поднялся и ударил Олега по голове. В глазах появилась черная сетка, а через несколько секунд погас свет. Какая-то незнакомая сила навалилась на грудь Олега, такая тяжелая, что больше невозможно было вздохнуть.

…

Дед Терентий явился, как проводник в мир иной.

– Ну, что, Олёш, как дела? О производстве еще заботишься?

Олег открыл непослушные глаза. Вокруг было все белое и какое-то утрированное, словно на все, что есть, наложили ретушь.

– Я уже умер? – прошептал он.

– Да пока нет, – ответил дед и поправил ему одеяло.

– А где все?

– Да здесь, неподалеку. Тоже отлеживаются. В себя приходят.

– Зачем ты нас отравил? Это же так жестоко… – подбородок Олега задрожал, а из глаз потекли обильные слезы.

– Да это не я вас, Олёша, а вы сами себя отравили. Помнишь высказывание древних: «Истина в вине»? Вот вы ее и получили.

– И что же нам теперь делать?

– А это, Олёш, что совесть подскажет.

– А я умру?

– А как же! Мы все когда-нибудь умрем.

…

«Странное психическое расстройство возникло у двухсот делегатов съезда партии господина Килькина. Причиной этого массового заболевания явилась, по-видимому, утечка газа, которую не обнаружили. Поражает однотипность симптомов: у подавляющего большинства наблюдалось снижение температуры тела и потеря сознания на три-десять дней. Выход из этого состояния был тоже одинаков: несмотря на, казалось бы, полное клиническое выздоровление, все, как один, пострадавшие испытывают неукротимую рвоту при упоминании в разговорах политической и коммерческой тематики.

Газета бывшего господина Килькина».

[Опечатка. Следует читать: «Бывшая газета господина Килькина». Нет. Лучше просто «Новая газета»].

Сучье вымя

… Лариска захлопнула дверь. «Опять эта чертова собака! Когда же, наконец, она подохнет. Надо попросить Николая Ивановича, чтобы застрелил ее».

Лариска прошла в комнату и села в кресло. Вокруг царил художественный беспорядок: постель не убрана, на сбитой простыни отпечаталась черная пятка, на полу – пара футболок, джинсы и дипломат с деловыми бумагами брата, частного предпринимателя по мелким торговым делам. Лариска вздохнула и принялась за уборку: джинсы ткнула в шкаф, на кровать постелила китайское покрывало (которое вытащила из-под кресла), деловые бумаги засунула поглубже в дипломат, а дипломат – поглубже под кровать. И пошла на кухню мыть вчерашнюю посуду.

– Ларисок! Открывай, это я! – раздался стук в полуголое окошко.

Снова пришел этот козел Женя. Как же он надоел!

– Чего тебе?

– Ларисок, я к тебе в гости, разговорчик есть.

Лариска открыла дверь. Козел-Женя, спотыкаясь о стоящую на пороге собаку, прошел в коридор.

– День добрый, красавица. Кофейку сообразишь?