Я откинулся в кресле, схватившись рукой за волосы. И хер с ней с этой мамашей, какой бы зубастой акулой она ни была. Если вдруг захочет перемолоть меня вместе с костями, у меня адвокаты постаршее. Дело не в ней.

Бедная девочка! С ней-то я за что так?

Кретин! Ведь чувствовал что-то не то. Ведь видел, как она напугана, как побледнела, увидев меня в халате. Как пила это чёртово шампанское, словно готовилась на эшафот.

Бля-я-ять! Я закрыл ладонями лицо, поставив локти на стол.

Вторую девчонку, в банте, я отослал. Перед дядей Валерой дипломатично извинился. Его номер «для деликатных вопросов» у меня был, хоть он и не определялся. Потом выгреб всё, что было в пакете с подарком, седея от ужаса. И что я, идиот, раньше в него не заглянул? Там и нашёл визитку этой Воскресенской.

К обеду служба безопасности нашла мне на неё основное, что смогла. Про дочь.

Но я всю ночь не спал. Ходил кругами по квартире. И глядя на постиранное полотенце, душу разъедало до слёз.

И что теперь делать? Как вымаливать прощение? Как вообще за это можно оправдаться?

Я встал и теперь расхаживал по кабинету.

— Арман Эмильевич, можно? — заглянул в дверь начальник службы безопасности.

— Да, Роман Валентинович, — кивнул я на кресло, а сам присел на край стола.

— В общем, они сейчас поехали в клинику репродукции.

— Куда? — не понял я.

— Ну, там её мать наблюдается у гинеколога. Я навёл справки, девушку тоже там до этого обследовали. Боюсь, что она повезла её на осмотр.

— Валентиныч, она совершеннолетняя и всё было по обоюдному согласию, прекрати, — рявкнул я. И снова покрылся холодным потом. Это из-за кровотечения? Что если оно не прекратилось? — Давай факты. Как она себя чувствует?

— Это я тебе скажу после осмотра.

— Это хоть хорошая клиника?

— Что-то я тебя не пойму, Арман, — прищурился он с подозрением.

Да, да, я рассказал ему не всё. Но о многом чёртов бывший опер догадался сам. Слишком о многом.

— Не надо меня понимать. Надо дать мне её личный телефон. И собрать всё, что можно, и на мать, и на девушку. Как, ты сказал, её зовут? — я поднял со стола лист.

— А ты сам не спросил? — усмехнулся он.

«Сука, заткнись!» — стиснул я зубы, делая вид, что занят листком.

Хотя всё, что там было написано уже выучил наизусть: родилась в январе, двадцать два года (чего по ней не скажешь). Жила в каком-то захолустье с бабкой (та скоро год как умерла). Закончила их захолустный Институт Культуры по специальности «Документоведение и архивоведение» (язык сломаешь). Приехала к матери два месяца назад.

— Нечаева Яна Андреевна? Почему у неё другая фамилия? — глянул я исподлобья.

— Мать третий раз замужем.

— Я понимаю. Но девичья у матери Легостаева. Потом она вышла замуж за Воскресенского. Потом за Иванова, но фамилию уже не меняла. И теперь её муж Ольшанский. А Нечаев кто?

— Видимо, отец, — пожал плечами безопасник. И, предвидя мою реакцию, тут же добавил: — Мы работаем над этим, Арман Эмильевич.

— Вот и работайте, — махнул я рукой, выпроваживая его. — Ольшанский, Ольшанский… А это случайно не тот Артур Ольшанский, который был женат на герцогине Хер-вышепчешь-фамилию, и которой было под девяносто лет?

— Он самый, — остановился в дверях Валентиныч. — Старушка немного оставила ему в наследство, там взбунтовались дети и внуки. А по европейскому законодательству…

— Да, я в курсе про их законодательство. Наследнички ему нос сломали, он жаловался. А я купил у этого идиота «какую-то детскую мазню» «кажется, Шагала» — дважды изобразил я кавычки и плаксивое лицо Артурчика, — единственное, что из подаренного бывшей жёнушкой-миллиардершей, ему отписали по закону. И этой «мазни» ему хватило на неплохую квартирку в центре.