Друг моего отца Алекс Чер

1. Глава 1. Яна

Да что у меня за дурацкая привычка вечно оказываться не в то время и не в том месте!

— Артур Борисо… — приоткрыв дверь коленкой, протиснулась я в кабинет и застыла на пороге. Хоть бы рот уже тогда не открывала. Но я мало того, что имя произнесла, так ещё уронила с обеих тарелкок: с одной — чашку кофе, а с другой — бутерброды, на великолепный бежевый ковёр.

Он ведь мог бы меня и не заметить, не наделай я столько шума — с таким энтузиазмом мамин муж трахал горничную. С таким воодушевлением этот двухметровый красавец, разложив на столе пухленькую и непривлекательную (по его словам, сказанным матери) девушку, засаживал в неё свой член, что я невольно сглотнула.

Нет, не от вожделения. От ужаса, ведь он это просто так это не оставит, зная свою зависимость от её денег и мамину болезненную ревность, теряющей привлекательность женщины. К тому же Артурчик моложе её на пять лет. Хотя длинными ногами, покрытыми густой тёмной растительностью, и подтянутой задницей, с нежным пушком волос грех не залюбоваться. И пусть я девственница, что в мои двадцать два, конечно, редкость, но догадалась, чем прельстилась мать у этого безмозглого качка.

— По крайней мере теперь понятно зачем вам стол, — хмыкнула я, глядя как он натягивает трусы и пытается застегнуть узкие джинсы на необъятной припухлости.

Того, что он мне не простит и того, что я не дала ему закончить, я тоже не сомневалась.

— Ну-ка прибери тут всё, — кивнул он уже слезшей со стола горничной. Одёргивая узкое платье униформы, она так и не посмела поднять на меня глаз. А Артур, так и не справившись с ширинкой, прикрыл её футболкой и, забрав у меня блюдца, дёрнул за руку: — А ты пошли со мной.

Сопротивляться бесполезно. Звать на помощь тоже. Да и кого?

Мать, что работала в своём кабинете? У неё был настолько важный клиент, что дверь в ту половину дорогой квартиры, где на входе с улицы висела табличка «Адвокат Воскресенская Татьяна Владимировна» была наглухо закрыта.

Или кухарку, что, подло щуря свои раскосые глаза, выглядывала из кухни. Это ведь она отправила меня с чёртовым кофе в такой неподходящий момент. Наверняка, знала.

Никто не любил меня в этих, будь они трижды прокляты, хоромах. Даже прислуга. И в первую очередь терпеть не могла мать.

Может за то, что я была так похожа на отца? Он изнасиловал её в шестнадцать, двадцатилетний хулиган, что уже в то время путался с дурной компанией. В восемнадцать бросил, сел в тюрьму. А когда мне исполнилось пять — его убили. Хотя мать меня бросила раньше. Бабаня, баба Аня, мать отца, воспитывала меня одна. Я выросла в далёком провинциальном городке. Закончила институт. А почти год назад бабаня умерла, и неожиданно явившаяся незадолго до её смерти мамаша позвала меня к себе, в столицу. Обещала помощь, работу. Вот так я здесь и оказалась два месяца назад. В её дорогой квартире. В её мерзкой жизни. На правах меньших, чем у прислуги. И в спальне её очередного похотливого муженька.

— Яна, Яна, — швырнул он меня с порога на кровать. Но с ловкостью кошки, я подскочила на ноги. И теперь пятилась к окну, осматривая искоса комнату на предмет чего-нибудь тяжёлого. — И что же мне делать с тобой, убогенькая?

— Может, отпустить? — предложила я, надеясь дотянуться до лампы на массивной подставке, глянув на него исподлобья.

— А может, закончить начатое? — он приподнял моё лицо за подбородок. — Да ты меня своими сверкающими глазищами не пугай. Я глупых девочек, что лезут куда не надо, не боюсь.

Его нос, когда-то сломанный и кривой, а недавно благодаря усилиям пластических хирургов и маминым деньгам ставший аристократически прямым ткнулся мне в щёку. Я брезгливо попятилась как раз в сторону лампы. Но испуганно замерла, когда его рука, скользнув по лобку, упёрлась пальцами в промежность под брюками.

— Артур Борисо… — второй раз подряд не договорила я.

— Что здесь происходит? — голос матери звенел как вынутый из ножен клинок.

— Эта дикая тварь, — оттолкнул он меня, словно освобождаясь из захвата. — Она поджидала меня здесь, — нервно сглотнул он, словно в смятении потёр щёку, задрал футболку, демонстрируя расстёгнутую ширинку. — Вцепилась в брюки, — застёгивался он, всем своим видом выражая ужас и смятение, словно я взяла его в заложники.

— Это неправда! — в отчаянии крикнула я.

— Танечка, клянусь, я от неожиданности даже онемел, — тяжело дышал он от возмущения. — Я тебе говорил, что от неё любой подлости можно ожидать.

— Ты знаешь зачем она здесь, — холодно кивнула ему мать на дверь. А когда та закрылась с другой стороны, подошла и влепила мне пощёчину.

— Мама! — схватилась я за щёку.

— Не смей называть меня «мама», дрянь, — смотрела она с ненавистью моими же зелёными до тошноты глазами. — Не знала бы, что ты девственница и не поверила бы. Даром что ли столько денег на твоё обследование потратила.

— Я не просила! — едва сдерживая слёзы, выскочила я в коридор.

— Ещё не хватало, чтобы ты мне в дом заразу какую-нибудь притащила! — вдогонку крикнула она. — И так запущенная, худющая.

— Да пошла ты, — судорожно наматывала я на шею шарф, засовывала ноги в модные ботинки. Да, да, всё это, конечно, купила мне она, а все мои обноски повышвыривала. У меня своего теперь вообще ничего нет.

— И не смей долго шляться, — спокойно предупредила Татьяна Владимировна в распахнутую дверь. — У тебя приём таблеток. И не забывай, что ты работаешь на меня. Вечером будешь мне нужна.

Я выскочила на улицу. И не знаю куда бежала, размазывая по щекам горькие слёзы. Послать бы её к чёрту. Послать бы всё это к чёрту. Но у меня за душой ни копейки. Мне даже в родной город вернуться не на что. Да и некуда. В бабушкиной квартире, которую я сдала перед отъездом, произошёл пожар. Жить в ней теперь нельзя.

Да что там билет на самолёт, у меня на чашку кофе в кафе, на билет в метро денег нет. Ни паспорта. Ни диплома. Она всё забрала. Вернее, документы я сама отдала в сейф, для сохранности. Тогда Татьяна Владимировна ещё была такой ласковой. А я из-за разницы во времени всё время недосыпала, соображала плохо. Часто плакала. Она и в клинику меня сразу потащила на полное обследование, и одела, и обула. А вот мой древний разбитый айфон (бабаня купила на поступление в институт), что тупил и давно не обновлялся, недавно сам сдох, окончательно похоронив всю мою прежнюю жизнь. Да у меня её и не осталось после переезда. Единственная подруга и та перестала писать, как увидела все эти шмотки, квартиру. Все выкинули из «друзей». Новый телефон мне, конечно, тоже купили, только было там теперь два номера в памяти. Могу позвонить мадам Воскресенской на мобильный или на домашний.

Вот только это и могу. Да хрустя осенней листвой, бесцельно бродить по парку и глотать слёзы. Дура, какая же я дура, что поверила в доброту женщины, что плевать на меня хотела всю жизнь.

— Эй, у тебя всё в порядке? — заставил меня остановиться мужской голос.

2. Глава 2. Арман

— Я к тебе обращаюсь, — тронул я девчонку за плечо. — Ты в порядке?

Но она только буркнула «да», сильнее натянула капюшон, глянула зло и отвернулась.

Ух, какой взгляд! Как разряд электрошокером получил. А у самой лицо заплаканное. Глаза опухшие. Нос «картошкой». Губы и те вывернуло от слёз как у Джоли. Видимо, давно ревёт.

Но нет, так нет. Я навязываться не собирался. Одета вроде неплохо, не похоже, чтобы прямо край-край. Значит, разберётся сама. Жизнь есть жизнь, всякое случается. А мне и без неё забот хватает.

Я снял кепку, сдёрнул тёмные очки, вытер пот висящим на шее полотенцем. Вернул всё назад. Включил музыку и побежал дальше.

Я и так сегодня поздно на пробежке. В свой день рождения хотел поваляться подольше. Но вместо обманчивого отдыха получил головную боль, ломоту в шее и дурное настроение.

— Чекаев, — ответил я на звонок, пробегая по мосту через канал. — И тебе, Валерий Иваныч, не хворать, — узнал я густой бас губернатора, хотя абонент не определился.

Принимал его поздравления вплоть до решётки парадного входа в дом. Покрутил захрустевшей шеей, пока открывал чиповый замок. Возраст, мать его.

Сверху с колонн, стыдливо прикрывшись каменными тряпками, меня провожали Атланты такими скорбными взглядами, словно взвалили на себя всю тяжесть мира, а не только портик. А за решётку с золочёными копьями нервно заглядывали то ли журналисты, то ли фанаты, спешно делая снимки ухоженного дворика (курдо… как же его, бля… курдонёра! во!), так как снимать там кроме пожелтевших деревьев, пожухлых цветов и моей спины больше было нечего.

Правда, стояли они тут не по мою душу, но я точно догадывался по чью.

— Да, Валер, стареем. И глаз не тот, и нюх не тот, — выслушивая  уже сетования старого приятеля, пыхтел я в трубку, проигнорировав лифт, и шагал на шестой этаж по ступенькам. — Так сорок лет вроде не отмечают, так что я тихо сам с собою, никаких сабантуев... Нет бабу мне в подарок не надо, — провернув замок, толкнул я дверь. — С бабами я сам как-нибудь, — не останавливаясь на пороге, дошёл я до спальни и в качестве команды «Подъём!» шлёпнул по голой заднице ту, что до сих пор валялась в постели.

— Ай, холодная рука, Арман, — дёрнулась она.

— Девственницу? Омолаживаться? Реально помогает? — усмехнулся я на его неожиданное предложение. — Не, это ты у нас, Валера, любитель кокетливых созданий. А я в детдоме вырос, там они все больше отчаянные, зверьком, — зачем-то вспомнил я девчонку из парка, наверное, потому, что только что видел. — Но тогда да, было. Узкая щёлочка. Первая кровь, — я сбросил на пол одеяло, полностью обнажая девушку на кровати. И кивнул головой «на выход», когда она, лениво обернувшись, открыла один глаз. — Да ни говори, сейчас тяжко с этим, — поддакивал я. — Они же со школьной скамьи теперь трахаются. А проблемы с несовершеннолетними нахуй никому не нужны. Ага... Ну, давай, Валер! Спасибо!