Как же это похоже на мать. Сначала позвонить водителю, а потом только мне. Минимум контактов. Всё через третьи руки, через прислугу, редко что мне напрямую. 

Зато это снимало с неё все подозрения, что именно она отправила меня Чекаеву в качестве «живого подарка», как я сначала думала. А что приодела, так я же от её имени, должна соответствовать. 

Но я действительно гуляла. Не пошла сразу домой. Побродила по парку. Посидела у фонтана с подсветкой, что до сих пор работал, несмотря на осень. Поплакала, конечно, но скорее от обиды. Он даже имени моего не спросил. Попользовал и выставил. Но жаловаться некому, нечего и ныть.

А дома (странно называть эту золотую клетку «дом», но другого у меня всё равно нет) меня как будто никто и не ждал. Думала, мать прибежит, будет допрашивать. Но я всё время забываю, что она выше этого. Она даже из своей комнаты не вышла. Явилась, как обычно, к завтраку. Лично, по часам, принесла мне таблетки, что я послушно проглотила.

— Ты подарок передала? — задала она вопрос, который думаю, единственный её и волновал, но добиралась она к нему долго, аж через якобы материнские чувства.

— Да, — размешивала я сахар в кружке, издавая звук, от которого у Татьяны Владимировны обычно начинался нервный тик.

— И что он сказал?

— Спасибо, — пожала я плечами.

— Спасибо и всё? — сморщилась она и выхватила у меня из руки ложку.

— Без «всё». Просто «спасибо», — допила я, тоже намеренно громко хлюпнув.

— Не дерзи мне!

Она подскочила, словно хотела меня снова ударить, но не успела. Уборщица, что приходила каждое утро мыть офис, а также все туалеты и ванные в квартире, вызвала её в коридор.

— Вы просили, если я найду что-нибудь... — смущённо сжимала она руки в перчатках.

— Пармезан не едят с маслом, — бросила мать, выходя.

Я посмотрела на этикетку неизвестного мне сыра. А я ем! Пармезан он не пармезан.

— Ещё одна? — услышала я её повышенный и какой-то страдальческий голос. — Только не это!

Но поскольку со стола уже убрала и даже посуду помыла, вышла из кухни посмотреть, что же там случилось.

— Яна, это твоё? — со скорбью на лице, дрожащей рукой протянула она мою использованную прокладку. И вдруг заорала: — Я спрашиваю: это — твоё?

— Да, — смутилась я и совершенно растерялась.

— У тебя пошли месячные? Или начало кровить? — на неё страшно было смотреть.

— Танюш, что случилось? — почёсывая голый живот, вышел в коридор Артурчик.

— Нет, — испуганно глянула я на него, на безобразную окровавленную прокладку. — Меня… — не знала я как правильно сказать. Дефлорировали? Лишили невинности? Отымели?

— Изнасиловали?! — страшным шёпотом произнесла Татьяна Владимировна. И в ужасе повернулась к мужу. — Ты? Это ты сделал?

— Фу, убери это от меня, — шарахнулся он от прокладки, предъявленной ему в качестве улики. — Ничего я такого не делал.

— Это он? — развернулась она ко мне. — Отвечай!

Я молча кивнула.

Она так побледнела, что мне показалось упадёт в обморок. В сердцах швырнула обратно в мусор прокладку.

— Одевайся, мы немедленно едем к врачу, — просила мне через плечо. И прошагав в сторону мужа по коридору, как по плацу, толкнула его в комнату.

Даже через дверь было слышно, как он жалобно верещал: «Она врёт! Танюш, клянусь, врёт!»

А я усмехнулась: где-то я это уже слышала.

6. Глава 6. Арман

Это пиздец! Это просто пиздец!

Я покрывался холодным потом у себя в кабинете, глядя на номер телефона на визитке адвоката Воскресенской Татьяны Владимировны.

Позвонить? И что я ей скажу? Спасибо за подарок. Чудесные часы, мне очень понравились, но больше понравилась ваша дочь. Да, я её, кстати, по ошибке трахнул. Жестковато. Принял за другую. Но это ведь не помешает нам начать сотрудничество, о котором вы намекнули в открытке.