- Давайте пройдемся, - выдохнула она, пытаясь вернуть себе сосредоточенность, - наверное проблема в этой цепи…

- Думаю, вы правы, - его карандаш плясал на бумаге, рисуя линии и делая пометки.

Она же выскользнула из стула и отошла в сторону.

- От меня плохо пахнет? - выпрямился он и со смущенной улыбкой посмотрел на нее.

- Почему вы так решили?

- Вы будто отпрыгнули от меня… Хотя я сам виноват, простите, не подумайте, что я…

- Что вы?

- Ну…, что я терся об вас. Поверьте, даже в мыслях не было. Пожалуйста, не поймите неправильно, - он густо покраснел до кончиков ушей.

- А я и не подумала, что вы терлись.

- А что вы подумали?

- Ничего я не подумала.

- Что-то вы ведь подумали?

- Какая вам разница что я подумала? Это мое дело.

- Действительно - ваше дело. Что это я… Веду себя как идиот…

- Почему?

- Что начал этот разговор.

- Я не считаю, что вы - идиот. Мне нравится наш разговор. И вообще - пахнет от вас хорошо, - с внезапной смелостью сказала она, удивляясь дерзости своего поведения с мужчиной. В отношениях она не привыкла брать инициативу на себя, позволяя мужчине вести “танец”. Но в этот раз было по другому. В этом раз она чувствовала себя на равных, если даже не более сильной, что было приятно, придавая их флирту особую пикантность и новизну.

- Спасибо, что не считаете меня идиотом. И что оценили мой запах. Это “Шипр”.

- “Шипр”? Что такое “Шипр”?

- Одеколон.

- Ааа. В зеленой бутылочке…, - она поняла почему этот запах показался ей знакомым, также пахло от отца, который каждое утро после бритья растирал по щекам обжигающую жидкость из внушительных размеров флакона с зеленой этикеткой.

- Точно. В зеленой, - его улыбка становилась увереннее.

- Мой отец таким пользовался.

- Значит у нас с ним одинаковый вкус.

- Может быть и так. А может, дело в том, что такой же одеколон есть у миллионов советских мужчин, - сверкнула глазами она, вдруг ощутив раздражение от излишней фамильярности с его стороны и что он лезет не в свое дело.

- Вы правы, - опустил глаза тот, снова смутившись и закрутив пальцами пуговицу на рукаве.

Она тут же пожалела, что осадила его. Он был таким искренним и ранимым, словно подросток в теле взрослого и крепкого парня, совсем не таким каким был ее отец - самоуверенный, властный и жестокий, кроме редких моментов, когда был любящим и заботливым, а главное - трезвым. И эта парадоксальная похожесть их черт и повадок - она сбивала с толку, вызывала противоречивые чувства: симпатию, тревогу, волнение и страх. А парень стоял и краснел, дергая пуговицу на рукаве, такой милый и беззащитный, что ей хотелось подойти и обнять его, но не как дочь отца, а как мать сына. Так странно, думала она, что она вдруг ощутила потребность позаботиться об этом молодом и красивом мужчине, столь похожем на ее отца.

- Вы мне его напоминаете, - прокомментировала она свои мысли прежде чем смогла остановить слова.

- Да? Надеюсь, он хороший человек.

- Наверное хороший… Был хороший… Я пока не разобралась, - задумчиво ответила она.

- Был?

- Он умер прошлой зимой. От рака, - продолжила она рассказывать свои тайны, вспоминая посеревшее лицо отца, когда он медленно угасал на больничной койке: худой и высохший, злобно шипящий на них с матерью проклятия, будучи в полубессознательном состоянии медикаментозного бреда.

- Соболезную.

- Спасибо.

- Вы сказали, что не разобрались хороший ли он был?

Она пристально посмотрела в его глаза, вновь уязвленная тем, что он продолжает пересекать ее границы.

- Опять я веду себя как идиот. Это ведь не мое дело, верно?

- Верно. Это не ваше дело. Хотя, постойте, он уже умер и все это уже неважно? Да?