- Я не знаю…

- Я тоже не знаю, - она вернулась к чертежу и мягко села на место.

Некоторое время они молчали, не смотря друг на друга, каждый погруженный в свои мысли.

- У меня нет отца, только мать, - прервал тишину он. - Конечно он есть, в том смысле, что я его не знаю.

- Я поняла.

- Так что я тоже не знаю хороший ли он человек или нет.

- Не совсем одно и то же.

- Как сказать… Иногда лучше совсем не знать отца, чем иметь плохого.

- К чему вы клоните? С чего вы взяли, что у меня был плохой отец? - выпалила она, отбросив в сторону прядь светлых волос.

- Опять я за свое…. Совсем не то хотел сказать. Извините.

- Не извиняйтесь. Вы правы. Может быть, действительно лучше не иметь…, - с горечью произнесла она, опустив голову к столу.

Тут в открытое окно задул сквозняк и в помещение вместе со потоками свежего воздуха влетела ласточка. Ее черное с белым брюшком тельце стремительно заметалось из стороны в сторону, стучась в витражные стекла.

- Давай поможем ей… Пожалуйста, помоги…, - встрепенулась девушка, поднявшись с места, вдруг перейдя на “ты”.

Она пристально следила за мечущейся птицей, сжимая пальцами перекладину стула. Ее грудь вздымалась от волнения, а дыхание замирало каждый раз, когда птица делала резкий маневр. Еще с окна потянуло полынью. Но не освежающим ароматом весенней степной травы, к которому она привыкла, а тяжелым зловонием тухлого колодца.

Мужчина бросился к витражам. Он дергал ручки фрамуг, распахивая окна, где это было возможно, пропуская фрагменты, где не удавалось справится с механизмами, давая возможность птице выпорхнуть наружу. Но та все металась, не попадая в открытые проемы, взлетала то слишком высоко, то слишком низко, безуспешно тараня стекла витражей.

Тут и девушка бросилась на помощь - принялась размахивать руками и криками подгоняла птицу в правильном направлении. Ласточка же все беспорядочно металась по помещению, хлопая крыльями. Наконец она взлетела под самую крышу и нырнула вниз, устремляясь к раскрытому фрагменту витража. Девушка сжала кулаки и с надеждой наблюдала за траекторией полета птицы. Но та, подлетев вплотную к цели, вдруг в последний момент свернула с курса, с треском впечаталась о поверхность стекла и рухнула вниз.

- Господи! Что же это?! - вскрикнула девушка, прижав руки к груди, с ужасом уставившись на лежащую птицу.

Мужчина подошел к ласточке, наклонился и бережно взял ее в руки, отвернувшись от девушки.

- Она жива? - дрожащим голосом спросила она, не подходя ближе.

Он не ответил, продолжая стоять спиной к девушке, не позволяя той увидеть содержимое его рук.

- Ну скажи же? - выдохнула она.

В ответ тот едва качнул головой. Продолжая держаться спиной к девушке, он подошел к своей сумке, достал из нее газету и завернул в нее ласточку.

- О господи! Господи! Что ты делаешь? - тут она подбежала к нему, протягивая к свертку руки.

- Не надо смотреть. Я выброшу…, - растерянно пробормотал он, стараясь не встречаться с девушкой взглядом.

- Выброшу?! Зачем?!

- Птица умерла. Она разбилась…

- Умерла? Что за ерунду ты несешь? Она не могла умереть! Отдай ее мне! - срываясь на крик, настаивала она, замечая как на газетных листах расплывается жирное кровавое пятно.

- Я сам ее вынесу, - не поддавался он.

- Отдай! - взмолилась она.

Он стоял в замешательстве, смотря под ноги, потом поднял глаза на девушку и вложил сверток ей в руки.

Та опустилась на колени и бережно положила сверток перед собой, обращаясь с ним будто со священной реликвией. Она развернула газетные листы и обнажила содержимое. Ласточка лежала белым брюшком вверх, ее головка была неестественно повернута, а из клюва текла бурая жидкость. Птица была мертва.