Мама теперь каждый год ходила на кладбище, в то самое место, где покоится Исабель. Она никогда не брала с собой никого из детей, даже меня. На этих прогулках её сопровождала лишь тишина, и, стоя у безмолвного надгробия, она шептала молитвы и просила прощения, опускаясь на колени, будто это могло облегчить груз её души.

Когда Адриан вернулся домой из больницы, он выглядел другим. Сутулый, с потухшим взглядом, он подолгу молча сидел у окна. Иногда его взгляд задерживался на мне. Я чувствовала, как он смотрит, но понять, что крутилось у него в голове, было невозможно. Он ничего не говорил, ни маме, ни папе, ни Сантьяго, ни Хулио. Только изредка отрывисто бросал что-то Лауре, но их разговоры были холодными, словно они чужие. С того дня Адриан стал замкнутым, избегал шумных мест и людей. Его поездки в больницу продолжались – раз в год он пропадал на лечение, а после возвращался ещё более отстранённым. Теперь каждое утро он принимал те же белые таблетки, что и Хулио.

Лаура тем временем закончила старшую школу. Было видно, как папа гордился её достижениями и планировал поездку в Сан-Себастьян, чтобы она поступила в лучший университет экономики. Лаура же предпочитала уехать подальше от семьи, куда-нибудь в Мадрид или поступить в Брюссельский свободный университет по специальности "Политология". Она всегда смотрела на нас, особенно на братьев, с оттенком превосходства, но отец лишь поддакивал её словам, считая её блестящим шансом семьи.

Хулио вел себя странно. После того случая на футбольном поле, когда ему было 16, и он пролежал месяц в психиатрической больнице под таблетками, родители решили забыть об этом, похоронить всё в прошлом. Тогда врачи говорили о нервном срыве, но в выписке, словно клеймо, стояла пометка "Шизофрения". Никто в городке так и не узнал правды, потому что родители никогда не обсуждали это. Даже с друзьями. Они хранили молчание, как будто боялись, что этот случай затронет не только их репутацию, но и всю семью. Для них это было несчастным случаем, который не должен был повториться. Иногда Хулио был полон энтузиазма, что заражал своей энергией весь дом, но в другие дни его поведение становилось пугающим. Однажды мама вернулась из швейной мастерской и увидела всю мебель из дома вынесенной на улицу. Хулио стоял рядом с кучей стульев, кроватей и шкафов, бормоча себе под нос:

– Это дары Богу… Они спасут всех нас… Всех…

Мама сначала закричала на него, а потом просто молча заплакала, устав смотреть на эту бездну, что открылась в её старшем сыне.

Папа, в свою очередь, почти не бывал дома. Его Shevrolet всё чаще оставался под деревьями на дороге, потому что он даже не находил времени заехать во двор. Его отсутствие становилось нормой, и мы больше не знали, к чему это приводит: спасает ли он семьи от пожаров или просто прячется от своей.

Сантьяго тоже изменился. После того, как Адриана забрали в больницу, он стал тихим и задумчивым, а его прежние рассказы у шахматной доски прекратились. Мама, обессиленная, попросила отца Сантоса продолжать подвозить Сантьяго из школы, потому что сама не могла выкроить времени даже на самое важное. Никто больше не задавал вопросов, никто не искал правды.

К моим четырём годам я уже могла оставаться дома без чьего-либо постоянного присмотра, и мама всё чаще уходила на сбор урожая с первыми лучами солнца. Её день был выстроен как бесконечный бег: утром – сбор фруктовых деревьев, где солнце жарило немилосердно. Днём – мастерская, в которой машинки стрекотали без остановки, словно напоминая ей о вечной гонке, которую она пыталась выиграть. А вечером – возвращение домой, где её ждала не радость, а хаос. Дом погружался в беспорядок, как в болото. Пыль на мебели, крошки на полу, недомытые тарелки в раковине. Почти каждый вечер начинался с её крика.