– Побольше мяса тому наглецу, с пикой. Принеси ему целого поросёнка и кувшин чистой воды.

Отхлебнул пива и снова принялся за окорок:

– Похоже, три девки придали ему смелости, но истощили ум и тело. Уронит твою пику, чего доброго, а то и помрёт раньше времени. Худой он какой-то после трёх ночей потного счастья.

И воины опять захохотали. Лишь молодой господин остался мрачен.

– Вижу, он хорошо ощипал невинных птичек из твоей клетки, – усмехнулся Коннинг Тилг.

– Этому щенку и старую курицу не ощипать! – вспылил молодой господин и схватился за кубок с пивом. – Мои птички все в чистых пёрышках.

– Чем же его прельстило место «обречённого»? – удивился Коннинг Тилг.

Молодой господин выпил пиво, утёрся рукавом и неохотно бросил:

– Потребовал свободу невылупившейся гусыне из отцовского гусятника.

– О-о-о… – протянул Коннинг Тилг и снова оглянулся на Зихо. – Любовь… Большая редкость в наши алчные и расчётливые дни.

– Ты серьёзно?! – удивился словам родича Рюггехард Токкерхард. – Свою жизнь за свободу девки?! Впервые такое вижу. Не может быть. Сказка какая-то.

В ответ молодой господин лишь мрачно кивнул.

– Хм… – задумался один из пирующих, пьяно вглядываясь в лицо молодого господина. – Красивая? Она ему отдалась на три дня? Позволяла всё? Самое неприличное и невозможное?

– Отхлестала дурака по роже, – заулыбался молодой господин. – И плюнула под ноги. При всех.

– Занятная девчонка, – промолвил Рюггехард Токкерхард. – Оттяпаем поместья, приглашу её к себе.

– Не пойдёт, – мрачно предрёк молодой господин. – Она и в рабынях была хуже дикой лошади, не всякому разрешала похлопать себя по крупу. Рабыни моего Распутника Хаса обучали её искусству проворных губ связанной, иначе никак не давалась в учение. И то, после трёх дней жажды! Как ты подступишься к вольной селянке из Ничьих лесов, ума не приложу.

– Очень просто, – пожал плечами Рюггехард Токкерхард. – Заманю в замок обещаниями и хорошо угощу, потом припугну объявить ведьмой и сжечь. Посажу на цепь и дам сроку три дня, чтобы разделась передо мною сама. Я всегда так делаю. На второе утро я жгу какую-нибудь старую ведьму под окном строптивицы, а третьим вечером навещаю, с верёвкой и факелом. Едва загремят ключи в двери, она уже одежду сбрасывает.

– Действительно, просто… – поразился молодой господин.

И опомнился:

– Только посмей! Я первый запугаю её сожжением.

– Ого! – громко развеселился Рюггехард Токкерхард. – Вижу, ты ревнуешь «обречённого» к этой девке. Господа! Прекрасная рабыня любит «обречённого» из вольных простолюдинов, а знатный господин ревнует. Похоже на кукольное представление для базаров. Само собою, господин останется в дураках, а простолюдин станет господином и заполучит любящую рабыню. Смех. Обычно такое представление показывают в торговых рядах со всякой мелочёвкой, сразу за пряничными. Ну, где нитки шерстяные продают.

– Что-о-о?! – побагровел молодой господин и потащил из ножен меч, под хохот за столом.

Рюггехард Токкерхард тоже положил ладонь на рукоять своего меча.

– Тихо! – прикрикнул Коннинг Тилг. – «Обречённый» слышит ваш жеребячий спор, а виду не подаёт. Крепкий парень. Ишь, как наворачивает поросятину. На острые шутки друзей не обижаются, вспыльчивый витязь. Спрячьте мечи. Через трое суток подерётесь всласть.

– С кем?! – и разгорячённый пивом воин, вбросив меч в ножны, громыхнул кулаком по грубо отёсанным доскам стола. – С какой-то черноглазой и бесстыжей бабой?

– Ты идёшь туда драться или решил там поселиться? – невинно поинтересовался Рюггехард Токкерхард, тоже оставив рукоять меча. – Сидел бы дома и сторожил гусынь, если честь претит тебе рубить мужланов.