За весёлым оживлением все просмотрели всадников, сыновья кузнеца Нирго подъехали незаметно.

– Может, поднять его на копья и зашвырнуть в канаву? – предложил один.

– За что?! —возмутился Хвастливый Уго, нащупывая кинжал.

– Ты порочишь имя нашего отца, верного нашей покойной матери. Ты порочишь имя свободной селянки Литы, невинной девы. Ты смеёшься над «обречённым» и над оружием Краулингов. Значит, ты заслужил четыре смерти.

– Молодой господин не похвалит вас за убийство вольного человека… – пробормотал Уго, криво усмехаясь. – Все воины на счету! Вольных воинов казнят приговором вождя. Не вашим сговором.

– Верно, – бесстрастно согласился старший из братьев.

– Верно, – улыбнулся младший.

– Поступим проще, – и трое братьев спрыгнули с коней, ловко и быстро.

– А-а-а! – завопил Уго и захлебнулся кровью: ему раздвинули зубы и отхватили кинжалом треть языка.

Братья вскочили в сёдла, присвистнули коням и помчались.

– Пожалуйся молодому господину! – засмеялся один.

Хвастливый Уго зажимал рот рукою, бледнел лицом, меж пальцев сочилась кровь.

– Что за вопли? – раздался недовольный голос из нарядной повозки, где звенел женский смех: молодого господина сопровождали три юные рабыни, которые вызывались быть избранницами «обречённого».

– Поддерживаем в походе железный порядок, господин!

– Молодцы, мальчики-кузнечики!

Звонкий девичий смех, и снова зарокотал голос молодого господина:

– Я отберу вашу невинность сразу после победы, над телом мёртвого «обречённого». Мы уляжемся на трупах поверженных мною врагов, ещё теплых. Чтобы не застудить мою спину. Каждая из вас будет совсем нагая и «сверху», я люблю так. Рабыни Распутника Хаса обучили вас этому?

Смущённый девичий смех.

В повозке Зихо все ехали молча аж до самой Плонги, слушая гвалт и хохот из соседних повозок. Изредка мычал и стонал Хвастливый Уго.

Деревни Плонги, которыми проходил отряд, оказались безлюдными.

– Где селяне? – удивлялись молодые лучники. – Где окорока и пиво? Едем третий день, а ни души! Хотим пива и доступных девок.

– Плонги прячут от нас своих баб в лесу, – знающим тоном поясняли матёрые мечники и копьеносцы. – Ничего, скоро будет город. Там не спрячешь. Найдём, го-го-го!

Днями спустя, в перепуганной наплывом чужих воинов Плонге, их отряд присоединился к основным силам Вечной Вехты и получил короткую передышку. Старинный приозёрный городок был заполнен разухабистыми воинами, с улицы в харчевню доносились хриплые песни, улюлюканье и женский плач: воинственные пришельцы шарили в погребах перепуганных горожан, упивались дармовым вином и тискали всех девушек, которых могли изловить. Изнасилованную и рыдающую добычу копьеносцы и мечники передавали щитоносцам, те – молодым лучникам, а уж те – толпящимся у обозов рабам: вкусите пряный дух свободы, трусливые ничтожества!

Уже минуло двенадцать лет, как покорённая Плонга стала захудалой провинцией Вечной Вехты, но воины вели себя в ней точно так же, как и в те дни, когда вслед за боевым конём Коннинга Тилга впервые врывались в рыдающие города врага.

В жаркой харчевне предавались праздности знаменитые всадники, но Зихо не отдыхал: измученный, он стоял у каменной стены с опостылевшей пикой, как и распорядился господин. Знаменитые бойцы пировали в самой богатой харчевне города, в ней имелся второй этаж и не пахло нечистотами, весь этаж занимал большой зал, где за извилистым столом уместилась сотня пирующих. Никаких окон, потому царит тишина и не доносятся девичьи вопли с улиц.

Воинов обслуживал сам хозяин, напуганный толстяк с пегими длиннющими усами, схожими с конской уздой. Он появлялся молчаливой тенью, успевал менять блюда и наполнять кубки, стремился угодить всемерно, но всё же был схвачен за рукав стальными пальцами Коннинга Тилга из рода Таублхордов.