Стало тихо-тихо, лишь хрюкал поросёнок кузнеца Нирго.

– Зачем рубить? – удивился молодой господин. – Сам сдохнешь на суку, дерзкий крысёныш из…

– …которых рабынь ты хочешь за гордое право «обречённого»? – вдруг проскрипел старый господин, перебив сына и внимательно поглядел на Зихо. – Ты не похож на похотливого дурачка, храбрый мальчик. Выбирай трёх любых. Укажи на каждую из них пальцем.

В толпе рабынь-девственниц началось волнение, выбились наперёд самые красивые. Они сдвигали лопаточки и втягивали щёки, выпучивая губки. И опускали глаза, показывая Зихо длину своих ресниц. Стать избранницей «обречённого» значило навсегда покинуть ужасную свиную ферму и оказаться чистой служанкой в господском замке. Так гласил закон.

– Я отказываюсь от ласк трёх рабынь в Покоях Обречённых, – Зихо задыхался. – Взамен них я требую свободу для одной.

– Смерть освобождает всех, – улыбнулся молодой господин.

Но старый господин недовольно двинул веками:

– Кому ты хочешь подарить свободу, выкупленную ценою твоей жизни?

– Девушке Лите… – с трудом выговорил Зихо. – Она долговая рабыня на твоей капустной ферме.

Лита захохотала громко и очень оживлённо, а молодой господин криво усмехнулся, нашаривая плеть. Но старый господин тоже поднял правую руку с украшенным каменьями ножом, принимая последнее желание Зихо:

– Быть тому.

И тогда молодой господин замахнулся плетью, чтобы хлестануть съёжившегося раба-живописца Вишо, прикованного длинной цепью к седлу (а кого ещё бить в ярости? – «обречённого не бьют»! – закон!). Но ставшая вольной девушка Лита красиво вышла из толпы удивлённых рабынь и вручила Зихо очень смешное оружие: костяной топорик, каким женщины отбивают свиное мясо, чтобы оно оставалось мягким после углей очага. И, кусая губы, неожиданно отвесила Зихо оглушительную пощёчину. Вторую, третью… На её прекрасных ресницах дрожали слёзы. Плюнула ошарашенному Зихо под ноги и ушла, не оглядываясь и подрагивая плечами. А молодой господин засмеялся, пряча плеть.

Три долгих, но очень коротких дня Зихо приводил в порядок свои дела, как приучила покойная мать. Всё ненужное теперь железо, которое нашёл в доме – одиннадцать подков и старый отцовский топор – отнёс кузнецу Нирго. Свою новую, запасную одежду он вручил первому, кто пришёл проститься, таким оказался старый рыбак Эдго. И, готовый к походу, Зихо явился в замок, где на Стене Вечной Собственности раб-живописец Вишо высек повеление старого господина: «На незыблемых правах обречённого отныне и навсегда свободной девушке Лите принадлежит дом охотника Зихо, его сад, утварь, тысяча шагов леса от южной стены его дома до оврага и тысяча шагов леса от западной стены до ручья, а также всё остальное, крупное и мелкое, ранее принадлежащее вольному охотнику Зихо, в присутствии которого и начертано». Зихо дважды промахнулся по зубилу, попадая по руке Вишо, но кое-как выбил своё имя. И впервые оказался в высоченном Зале Обречённых, под сводами которого гулко зазвучали слова клятвы, повторяемые Зихо вслед за старым жрецом Духов Огня:

– В походе я буду слушать только благородного воина, которому несу вторую пику, и буду говорить только с ним… Мои уши оглохли для остальных… Я не покину места у его стремени… Я не дрогну в битве, если благородный воин падёт раньше меня… Я буду сражаться даже над его телом и тем оружием, которое окажется доступным моей руке… Будучи поверженным и пленённым, я назовусь своим именем и приму любую смерть с гордостью…

Зихо не думал, что во владениях Краулингов живёт так много народа. От замка до дальних полей, по обе стороны мощёной мокрым булыжником дороги, стояли тесные толпы людей с восторженными и радостными лицами. Ещё бы! – от зрелища захватывало дух. Вся мощь древнего замка, сверкая начищенной сталью, уходила на север, на покрытое льдом озеро Лангаррад, чтобы подчинить власти Краулингов ставшие ничейными города и леса. Гордо шествовали мечники и копейщики, сияли улыбками молодые лучники, даже рабы-щитоносцы ступали важно; каждый шёл не на войну, а к новой ступеньке в длинной лестнице привилегий. На могучем боевом коне восседал красавец-господин, в нарядных одеждах и дорогих мехах. Вдоль обочин, тесня друг друга, взвизгивали юные девушки из свободной черни: несмотря на холод, они ловко поднимали перед господином грубую ткань своих рубах, обнажаясь от живота до шеи. Все они высоко-высоко подоткнули свои длинные юбки, бесстыже оголив ноги почти во всю длину, в знак своей доступности будущему победителю. Сопровождая конного господина, каждая стремилась запомниться ему, норовя бросить в будущего владельца северных имений горсть отборных зёрен, как символ своей плодовитости и здоровья.