– О-о-о, плохи наши дела, вольный охотник… Идём-ка. Рубаху твою не снять, будем резать. Выпей вот это зелье.

– Не стану пить неизвестное. Я не знаю, что за питьё в кружке.

– Там сонный настой. Выпей весь и сядь сюда.

Усмехнулась:

– Ядом мы отравим тебя позже, когда вылечим.

Мощное деревянное кресло внушало мысль о пытках: левую руку и голени Зихо пристегнули толстыми прочными ремнями, врезанными в подлокотники и ножки кресла. Он старался не смотреть на свою правую руку, неестественно толстый придаток, вывернутый из распухшего плеча.

– Станет очень больно, – предупредила женщина и взяла руку Зихо за кисть и повыше локтя. – Кричи, не стесняйся.

– Не буду, – сквозь зубы выдавил Зихо.

И потерял сознание от ужасной боли.

В белом шатре казалось на удивление просторно, свежо и тепло: где-то трещали горящие поленья, за войлоком шатра кололи дрова и ругались на незнакомом языке, до крика и мордобоя. Слева – белый войлок, сверху – белый войлок, лежать удобно и мягко. Боли в плече почти не было, но правую руку не поднять, выше локтя она была прочно примотана к телу.

Зихо с опаской повернул голову: полукругом тянулся ряд лежанок из грубых досок, с десяток, на всех лежали люди, пустых нет ни одной. Наверное, под ним была такая же постель. Над соседней лежанкой укреплена отёсанная жердь, к ней подтянута верёвками чья-то рука, стиснутая меж двух досок. Недалеко от медной печи – сосновый стол, на нём деревянное ведро и несколько медных кружек. Три девушки, испуганно поглядывая на Зихо, мелькали между лежанками и собирали в большой медный таз грязную посуду; видимо, тут закончился обед. Зихо узнал в них рабынь, это они вызывались стать избранницами «обречённого» и потом ехали в повозке молодого господина. Теперь все они были без своих тонких цепей и соблазнительных ошейников, все в огромных валенках вместо парчовых башмачков. Перешёптываясь и оглядываясь на Зихо, унесли тазик из шатра.

Протискиваясь боком сквозь войлочный полог, вошёл Вишо с охапкой дров. Вывалил их на еловый лапник, каким было устелено всё вокруг, распахнул дверцу печи и принялся неумело засовывать полено в огонь. Цепей на Вишо не было.

– Эй, раб! – раздражённо и повелительно окликнул Вишо седеющий воин, приподнимаясь на локте со своей лежанки, по манере и виду он был далеко не из слуг. – Ты когда-нибудь печь топил, свинопас безмозглый?!

– Я… – испуганно выпрямился Вишо – …я не истопник и не свинопас, я живописец из имения благородных Краулингов! Да.

– Не сомневаюсь! – яростно заорал воин. – Один бесполезный тупица потащил в поход другого ненужного балбеса! Да захлопни ты наконец эту печную дверцу, скотина тупая! Дымно! Уморил за три дня… Нарочно назначили сюда этого истопника?!

– Не кричи, – с досадой шевельнулся его сосед. – Только-только поели, кренит в сон, а ты опять перебудил всех. Тут пахнет твоей злостью, а не дымом.

Тот, кто произнёс эти слова, с трудом сел на лежанке. Правая нога заперта в обмотанных досках, властный голос, уверенная речь. Как и первый, этот воин был немолод, но далеко не стар, широкоплеч, могуч и мрачен. Его правый глаз заплыл в синеющем кровоподтёке. Короткие волосы стрижены «ёжиком», но так ровно, будто острые ножницы трудились над ними не один день: волосок к волоску. Подобные стрижки Зихо видел только на господах железных всадниках, в харчевне Плонги.

Зихо узнал в нём воина, который спорил с «другом» Свирдом.

На паре лежанок приподнялись ещё головы, ухоженные ножницами и бритвами искусных рабынь.

Что Зихо делает в одном шатре с господами?!

– Зихо, ты проснулся! – уронив полено себе на ногу, Вишо ойкнул и засуетился у стола, что-то зачерпнул кружкой в ведре, опомнился, бросился к печи и захлопнул медную дверцу, обжёгся, снова метнулся к столу и схватил кружку. В ней оказалась не вода, а тёплый настой из трав, удивительно свежего вкуса, с горчинкой.