– Это цепи господина Брюгнехорда… – плакал юноша.

– Он тебе новые навесит, твой Брюгнехорд, – проворчал другой кузнец, разбивая оковы на запястьях какого-то раба. – Такому дураку и не навесить цепей?!

Оба кузнеца изъяснялись очень гладко, но с чужим выговором. Наверное, учились оружейному делу у мастеров Вехты.

Возле белого шатра засмеялись перебинтованные воины. Среди них кто-то знал язык и перевёл приятелям слова.

«Они отбирают железо, – понял Зихо. – У них железа мало».

– Куда лезешь, сытая харя?! – повелительно, с твёрдым акцентом окрикнули кого-то у толпы рабов.

– Я раб…

– Я тебя сейчас плетью располосую, «раб»! Где цепи? Цепи твои где, я спрашиваю?! Потерял в драке? На!

Засвистела плеть.

– Господин «друг», господин «друг»…

– Какой я тебе друг-приятель, сука ты подлая?! На, получи! К пленным, живо! Ишь, «раб» он… Наших мужиков рубить ты «господин», а взяли за холку – ты «раб» жалкий?! «На» ещё! Домой размечтался? Потрудишься на Ржавых Болотах!

– А-а-а-у-у-в-в-а!

– Ты выбил ему глаз, победитель Свирд… – могучий богатырь сидел в носилках из копейных древок, лицо залито спёкшейся кровью и опухло невообразимо, нога привязана к пустым ножнам окровавленными тряпками.

– Скажи спасибо, твой глаз не вышиб пикой, – сматывая плеть, огрызнулся красивый воин в серебряной кольчуге, рослый и ладный, даже на вид очень ловкий и подвижный. Похоже, его-то и звали «Свирд». – А надо было, потому как чести у вас нет, дома вы честь свою забыли. Что ни пленный мечник-лучник, то непременно «раб» несчастный, силком его гнали.

– Я шёл сам, я… – гордо поднял голову богатырь.

– …ты шёл хуже, чем «силком»! – оборвал его серебряный воин, повышая голос. – Ты на бездоспешных мужиков попёрся с дубовой пикой, Рутгехард Хинтелинг. Прослышал, будто мы в степи полегли и обрадовался?

– Я не убивал неравных! – повысил голос и раненый. – Это ты, железный всадник, колол пикой пеших противников, а я ждал честного поединка с таким, как ты!

– И дождался, пока твои дружки на радостях рубили плотников-работников мечами двуручными, – осклабился Свирд. – Ты не о дружках, мною наказанных, страдай, ты о себе похлопочи. К нашему поединку есть упрёк в несправедливости?

Раненный богатырь молчал.

– То-то, нету никакого упрёка, – хмыкнул Свирд. – Меньше, чем за пятьсот золотых не отпущу. Сгниёшь у меня в подвалах.

– Ваш князь…

– Да плевать я хотел, чего он выдумал про выкупы, этот самый князь! – зло заорал воин. – Не он тебя вышибал из седла! Продавай скот и рабов, но пятьсот золотых выложи.

Богатырь уронил голову.

– Я сниму с тебя куртку, юный раб, – громко произнесла одетая в белое женщина, худощавая и неприметная, с печальными глазами и седеющими волосами, разглядывая лежащего в санях Зихо. Испуганно оглянулась на уходящего Свирда (тот весело насвистывал что-то) и на группу воинов-простолюдинов с боевыми топорами, которые пересмеивались неподалёку. – Помогу тебе встать и осмотрю твоё плечо, раб.

– Я Зихо, вольный охотник из Ничьих лесов. Я не раб.

– Назовись рабом, глупый мальчик Зихо, – тихо посоветовала женщина, наклоняясь к самому его уху. – Все ваши так делают. Наш князь добр к подневольным и отпустит тебя домой.

– Я не раб и верен клятве, – громко и чётко произнёс Зихо, а раненный Свирдом богатырь поднял удивлённо голову. – Я Зихо, вольный охотник из Ничьих лесов. Я шёл в битву добровольно и нёс пику своего господина.

Женщина покачала головой и вздохнула.

– Попробуем встать, вольный оруженосец Зихо.

Рукав куртки медленно сползал вниз и Зихо старался не стонать от боли. Он уже понял по истошным крикам из белого шатра, что тут не пытают пленников, а лечат наравне со своими ранеными.