– Колдовство…

– Не знаю. Победители ликуют и кричат, будто их князя защитила богиня милосердия из Иных миров. У всех, кто метил в него пиками, лопнули глаза. Это правда.

– У них была богиня при войске? Та самая женщина?

– Нет-нет-нет! – торопливо ответил Вишо и поёжился. – Глаза той женщины не знают о милосердии. В них я увидел свою смерть, но и своё возрождение. Её тёмная душа древнее и прекраснее ночных небес, усеянных холодными звёздами, хотя своим горячим телом она слаще юных рабынь, какие растут ухоженными цветами в замках для услады господ.

– Вишо, оставь свои живописные видения. Как шла битва?

– Я не знаю, как, – виноватым тоном признался Вишо. – Я вижу только картины о ней. Стоял ужасный лязг, долго. Потом вдруг зазвучали серебряные трубы, из них заклинали честью вождя Брюгнехорда и обещали бочонок золота тому, кто убьёт юношу под чёрным знаменем.

– Его убили? Того юношу?

– Это их вождь, Зихо. «Князь», так они зовут вождя. Нет, не убили. Тот «друг», который пригрозил выпороть меня, отрубил голову Брюгнехорду и воздел её на пику. Поднял высоко-высоко, как знамя. Я видел эту голову. Все мечники и копьеносцы тоже увидели: на пике развевается седая борода их вождя. И побежали. Откуда-то появилось много «другов», они ехали стальной шеренгой и кололи бегущих огромными пиками, будто баранов.

– Как я оказался в санях?

– Когда я услышал твой крик о лучниках, то прозрел и понял, как можно уцелеть. Я залез под коня и стоял на коленях, под брюхом лошади молодого господина. И растопыривал руки. Изо всех сил я держал стремена и плакал. Я же был прикован к седлу, помнишь? Он сильный, боевой конь. Я боялся выпустить его. Но конь ещё и умный. Он внял моим слезам и стоял спокойно. Ты тоже лежал под ним, за передними копытами, и свернулся в клубок. Потому нас не затоптали лошади стальных бойцов. Я молился, пока гремело оружие и кричали люди. Я видел ужасные вещи. Когда битва затихла и вокруг стали разбирать мёртвых, появилась та красивая женщина, в кольчуге и в штанах. Она осмотрела мёртвых всадников, заглянула под коня, засмеялась и спросила: так он жив, этот пожиратель поросят, который вышел с кухонной колотушкой против самого Дихта… Дихто… сложное своим окончанием имя.

– Каких ещё «поросят»? – пробормотал Зихо.

– Тебе видней, каких. Я испугался её взгляда и сказал: не знаю. Кажется, дышит. Она вынула меч и отрубила мою цепь от седла. Отобрала у моих рук стремена и велела выбрать сапоги. Мне и тебе. И тащить тебя к саням. По льду ездили широкие сани, очень много саней. В них складывали оружие и раненых.

Зихо слушал, а по жёсткому насту хрустели полозья. Опять подморозило.

Мимо, обгоняя обоз, то и дело проезжали отряды: рослые и сильные кони, уверенные всадники в дорогих полушубках и мехах, длинные мечи, свёрнутые кольчуги за спиной. Позвякивают о сёдла стальные шлемы в позолоте.

– Это «други», – тихо произнёс Вишо. – «Друзья князя».

– Говорили, они погибли в степях, – удивился Зихо. – Но их так много!

– Да, – закивал Вишо. – Когда наши всадники погибли, эти появились из тумана и были злее. Рубили бегущих без жалости. Наверное, им надоели пришельцы с оружием.

Сани остановились посреди безбрежного стойбища из войлочных шатров, над которыми вился белый дым.

– Это их лагерь, наверное…

– Тебе туда, непутёвый, – молодой воин легко поднял Вишо за шиворот и подтолкнул к двум наковальням, у которых стояли толпою бледные рабы и звенело железо.

– Я не могу отдать цепи, они господина Брюгнехорда! – кричал какой-то юноша. – Меня накажут!

– В скулу тебе двинуть, что ли… – мрачно размышлял чужестранный кузнец, чернобородый здоровяк. – А? Или сам руки положишь на наковальню?