И, когда снова завыли трубы и молодой господин тронул шпорою коня, Зихо побежал рядом со стременем, зажатый с двух сторон боками боевых жеребцов так, что не вздохнуть.

Произошедшее потом Зихо помнил только отдельными картинками, будто их нарисовал в его памяти живописец Вишо. Вот массивное тело в железной броне валится откуда-то сверху, в узкую щель меж конями, оно застилает всё перед Зихо, нечеловеческая сила вырывает из его рук пику молодого господина, не удержать. Зихо больно ударяется лбом о ледяную сталь, но изворачивается меж конских боков и подныривает под сползающее тело молодого господина, оказывается меж горячими конскими мордами. В двух десятках шагов – стена чужого строя; оказывается, тот бесстрашно двинулся навстречу, опустив пики и блестя отточенными лезвиями здоровенных топоров. Напротив Зихо – огромный конь, обряженный в чешуйчатые латы, и огромный всадник, словно облитый весь сталью. Он метит сверкающим остриём пики куда-то высоко, над головою Зихо, в щиты второго ряда, намереваясь опрокинуть равного себе по мощи. Страшный всадник даже не обращает внимания на озябшее насекомое по имени «Зихо».

И тогда Зихо, прыгнув далеко вперёд, замахнулся костяным топориком на закованного в броню гиганта.

* * *

Очнулся Зихо в санях. Попробовал шевельнуться и застонал от жуткой боли в плече. Гудела голова, будто в ней непрерывно бил колокол.

– Ты вернулся к живым, Зихо.

Это раб Вишо.

– Почему моим ногам больно, но сухо и не холодно? Мне было мокро всё утро, а теперь сухо, – Зихо произнёс эти слова и сам удивился им: зачем он спрашивает какую-то чепуху?

Страшно хотелось пить.

– На тебе хорошие сапоги, – торопливо ответил Вишо. – Я снял твои, они мокрые и рваные. И надел на твои обмороженные ноги хорошие сапоги. Так было велено. Они сухие. С мехом рыси внутри.

– Где ты их взял? У меня нет денег расплатиться за такие.

– Их хозяину уже не нужны деньги, – помолчав, ответил Вишо.

– Они с мёртвого всадника?!

– Да.

– Сними. Я не падальщик. Я не обдираю мёртвых господ.

– Ты не падальщик, а глупый гордец. И обморозил ноги. Мы сняли много сапог, их выросла большая гора. Что же, выбросить их?

– Кто «мы»? И кто велел?

– «Мы» – те, кто уцелел. Мы разували наших мертвецов. Так велел их князь и таков их обычай. Своих они тоже разували и раздевали, забрали все доспехи и всё оружие. Тут, в санях, везут оружие наших воинов и хорошую обувь. Я выбрал сапоги тебе и себе. Все, у кого промокли ноги, взяли себе сапоги мёртвых всадников. Из отряда Краулингов остались только ты, я, три рабыни и конь молодого господина. Перебили всех. Их рубили топорами на длинных топорищах. Беспощадно и зло.

И Вишо вздрогнул от воспоминания.

– Они лезли с этими топорами на копья наших всадников, как дикие ревущие звери. Знаешь, Зихо, они совсем не боялись смерти! Помнишь мечника из Ничейных лесов, Хвастливого Уго? Его голова откатилась к моим ногам и всю битву смотрела на меня с укором. Мёртвыми глазами. И показывала мне отрубленный кончик языка. Ужасно.

У Зихо совсем пересохло во рту:

– Нас разбили и мы в плену? Я теперь тоже раб, как и ты?

Он вспомнил картину из детства, рынок у Несокрушимого замка, где продавали пленённых плонгов. Крепкие нагие торсы, хмурые холёные лица, мускулистые руки и шеи в деревянных колодках. Воины Коннинга Тилга пригнали их великое множество и просили всего три медных монеты за раба. Многие в деревне купили себе плонгов, строить дома из камня вместо хворостяных. Даже вдовые старухи купили рабов. Конечно, рабы долго не живут, те плонги уже умерли от голода и надрыва в каменоломне, только Желушаш ещё жив и крепок. Он носит воду из колодца богатым пышнотелым вдовам.