Самое страшное случилось в амировы тринадцать лет («тринадцать зим», как говорил сам паренек, на северный манер). Тогда этот темный тяжелый гнев и жажда покарать немедленно послужившего причиной этого гнева обрели плоть и имя – оборотень. По счастью, Амир тогда был один в своем излюбленном укрытии в самом глухом закоулке города. Туда он удалялся и раньше, чтобы переждать дурное настроение, так случилось и в этот раз.

Очередная стычка с кем-то из эльфийских юнцов, в которой Амира завуалировано обозвали неженкой и маменькиным сынком, моментально захлестнувшая ярость, брошенное сквозь зубы Амиром «благодари своих богов, эльф, что я считаю бесчестным бить таких, как ты» – и Амир направился прочь. Что яростное желание избить насмешника покинет его нескоро, он знал, и пытался учиться самостоятельно выдержке и спокойствию. Но в этот раз злость только росла, поднимаясь горячей волной внутри, пока не превратилась в болезненный спазм, скрутивший мгновенно все тело, сминая его изнутри, застилая глаза белой пеленой света – то ли от боли, то ли от ярости.

Открыв глаза после яркой вспышки болезненных ощущений, Амир пришел в неописуемое изумление – он оборотень! Мощные лапы, серая густая шерсть, острые клыки, непривычно чуткие уши и столь же непривычно острое зрение под странным углом… Зверь, огромный волк – вот во что обратилось его тело в этой вспышке боли! Вот что это такое – это не он невыдержанный глупец, это зверь рвался наружу! Сперва Амир обрадовался – а потом безнадежно опечалился. Он знал, как эльфы относятся к оборотням, и отношение это не было добрым. Отчаяние захлестнуло еще сильнее, чем гнев секунду назад. Именно оно и отбросило превращение назад, снова вернув Амиру его привычное тело.

– Никто не должен узнать, что я такой. Что я оборотень, – прошептал Амир себе под нос, вновь вернувшись в человеческий облик. Первое превращение было очень коротким, едва Амир осознал, что случилось, и пришел от этого в отчаяние – зверь покинул его. Подросток в изорванных лохмотьях мучительно соображал, что бы соврать по поводу этих лохмотьев – отчего одежда превратилась в рванину. В глазах стояли слезы, а в голове царило смятение. Что будет теперь со всей привычной, отлаженной жизнью? Он ни на секунду не усомнился, что быть оборотнем это очень, очень плохо. Даже не потому, что эльфы так считают. Просто – плохо, и все тут.

Поэтому он не нашел ничего лучше, как соврать, сказав, что кубарем свалился в овраг, не заметив его края – ничего другого выдумать он не смог. Ему поверили, хотя и отчитали за неосторожность.

«Главное – поверили. Никто не должен знать про волка… я ему не позволю занимать мое место!» – твердил Амир себе. Но увы, зверь оказался настойчив и иногда все же вырывался на волю. Не то что бы очень часто – не чаще трех—четырех раз за год, но все же. Самыми трудными были периоды смены сезонов – приходилось чутко следить за собой. Теперь юноша знал, как ощущается приближение звериного облика, и успевал укрыться и даже – скинуть одежду прежде, чем от нее станутся одни неровные обрывки. Хуже было только то, что тщательно контролируемое превращение оставляло Амира в зверином теле дольше. Приходилось прятаться, хотя зверю хотелось бегать, рыскать по кустам, втягивать полный запахов воздух. Вот этого Амир точно не мог позволить. Волк-то волком, да только при таких размерах, специфичном телосложении зверя и таких длиннопалых лапах никто не усомнится, что это не просто волк, а именно оборотень. Видеть оборотня никто не должен! Пусть Амир вообще не заметил, чтобы он как-то менялся внутренне, став зверем: менялось только его тело да обострялись чувства, и… на этом все. Мыслил он по-прежнему ясно, и разум его не туманился. Но различий для него никто не подумает сделать, в этом юноша был уверен. Поэтому – скрываться. Только один выход есть у него.