С пророчествами сама она как-то справлялась, сына же от этой шелухи старалась ограждать, а падких на яркий отблеск чужой славы (пусть и мнимой) всерьез не воспринимала, как, казалось, и сам этот отблеск – что есть он, что нет его вовсе. Чего не скажешь о Силасе, впрочем, он к подобным вещам относился серьезно, но тянуло его к Волчице совершенно очевидно не поэтому. Уж ему-то чудес и свершений точно было не нужно, хватало и своих, еще и поделиться бы мог… но и того, чего бы он хотел, у Айенги тоже не было. Она действительно поклялась сама себе не впускать никого в свою душу, сколько не прошло бы лет. К тому же, она, как могла, оберегала сына от нездорового ажиотажа вокруг его происхождения и заодно от попыток влияния со стороны власть предержащих на землях Эллераля. «Имбар – кровь от крови людей Севера, а не жителей эльфийских лесов. И он вырастет северянином, а не послушным Эллералю неженкой без собственного мнения!» – твердо решила про себя Айенга. Впрочем, она и вслух могла повторить эти слова любому.

Именно Айенга настояла, чтобы и Амир, и Льюла отныне учились только дома. И это по ее просьбе и прибыл Йэстен. Силас такую идею, тем не менее, сразу одобрил, хотя Айенга готовилась к долгому спору. У Акларийца тоже не ладились отношения с правящей верхушкой Эллераля, и это роднило их с Айенгой. Да и в вопросах воспитания сына он ее поддерживал, как ни странно, почти всегда.

Спустя первые беспокойные семь лет после катаклизма жизнь семьи Амира и самого юного всадника, наконец, выровнялась, год незаметно сменялся годом, и все пошло своим чередом, будто ничего больше страшного не соберется произойти, а все потрясения и катаклизмы остались в прошлом.

Особенно мальчику понравилось учиться отдельно от других. Да, Силас нередко бывал строг и придирчив, а мать порой ворчала на неосторожные или откровенно хулиганские выходки (взрослея, Амир периодически выкидывал все более замысловатые штуки), да и с Йэстеном было все далеко не так гладко, как хотелось бы – мальчишки и есть мальчишки, даже если один и считается уже взрослым – но сбегать с назначенных занятий Амир перестал. Так прошло еще с полдюжины лет, за которые он выучился всему, что положено знать всаднику. Самым прекрасным в жизни Амир, да и Льюла считали теперь совместные полеты. Именно летать вместе юных всадника и дракона учил неизменно только Фокс, а всяким наукам и тонкостям магической стороны связи дракона и человека – Силас. Амир искренне ценил и любил обоих наставников, хотя Фокс временами казался взрослеющему Амиру странным.

Фокс и Амир общались примерно как сводные братья – то мир и дружба, то все растущее недовольство друг другом, бесконечные перепалки и обиды. Эти две крайности сменяли друг друга по пять раз на дню. Но, сказать по чести, Амир даже в минуты крайней обиды на не всегда уместные фоксовы шуточки все равно выбрал бы его компанию, а не общество надменных эллеральских подростков. По крайней мере, если раздосадованный очередным спором Амир посылал Фокса «в предвечные снега» или еще куда подальше, то получал в ответ легкого тумака, на которого можно было и дать сдачи, и там и незаметно помириться в учиненной свалке – по большей части всегда шутливой. Со временем эти дурашливые тычки стали заменяться тренировками рукопашной схватки – и за это Амир был готов простить какие угодно шутки и подколы.

А если случалось Амиру стакнуться с кем-то из эльфийских подростков, то встречал он обычно от них волну леденящего презрения и какое-нибудь обидное прозвище, за которое юный северянин чувствовал недостойное желание разорвать насмешнику глотку. Вот эта-то порой прорезывающаяся вспыльчивость и совершенно звериный гнев, приходящий следом, стали со временем тяготить мальчика все больше.