В этот момент дверь открылась и порог переступил секретарь. Михей быстро отдал ему указания, и Сила понял, что переубедить Михея не получиться, а оставаться тут дольше опасно. Есть угроза скрутить плешивой собаке башку. Сидеть в клетке из-за гниды Медведь не собирался.

Секретарь почему-то передал их Вальке Слабачку, который быстро оформил дело, заставил Медведя расписаться в десяти бумажках, сунул ему четыре, потом снял отпечатки с вороньих пальчиков, естественно, когда она обернулась в форму человека, затем писарчук быстро срисовал на разлинованном на шесть клеток листе Ворону со всех сторон. Валька поулыбался ей, пострелял в неё глазищами.

Домой Медведь шёл с тяжёлым сердцем, задавливая на корню желание вернуться и оторвать помойной псине голову. Переступив порог избы, Сила согрел воды, напился пустого чаю, затем налил в ванну воды и заставил Ворону вымыться. Пока девка плескалась в воде, сбегал к Матрёшке в «Матрёшку», прикупил одежды. Правда купил мужскую, и когда Ворона натянула на себя новинку, оказалось, что велика ей, хотя Медведь вроде как на три размера меньше, чем себе брал.

Вернувшийся с работы Кощей, явно не обрадовался сидящей на табурете Вороне, грызущей очередную вафлю и запивающую её кровью. Пришлось и этого добра купить.

– Не понял? – только и сказал Скоморох ещё не до конца закрывший за собой входную дверь.

– Всегда бывают в жизни исключения, – пробасил философски Медведь, до сих пор злой. Решив наделать вареников, уже какое-то время месил тесто и рисковал сделать из него кусок булыжника. Здоровые ручища мяли белоснежный комок, и дубовый стол на мощных ножках при этом жалобно стонал.

– Это не то исключение, что радует, знаешь ли, – недовольно заявил Кощей, одетый в скоморошечий костюм и разрисованный жёлто-розово-голубо-зелёно-яркой краской. Видно встречал мамашу из роддом, потому что на кончиках треугольной, шутовской шапки были привязаны несколько воздушных шариков, а из-за ворота шапки торчали два леденца: петушок и кот.

– Меня сейчас, Кощей, вообще ничто не радует, – не добро глянул на брата Сила, треснув тесто о столешницу. Ворона вздрогнула и вжалась в стену, повернув неестественно голову в сторону Скомороха и уставившись на него большими, жуткими глазами. Подтянула под себя коленки. – Михей, гнида позорная, дело завёл, однако забрать девчонку не захотел. И теперь она будет жить у нас. С нами. Пока не закончится расследование. Я надеюсь тебе ясно, дважды повторять не буду.

– Ну, в любом случае гнать беду уже поздно, – раздался из-за спины Кощея старческий голос. Скоморох вздрогнул, он забыл про бабку, что плелась следом за ним. Отступил в сторону. Она сделала пару шагов вперёд. – Добра тебе в дом, Силушка. Света и тепла. Пусть лучи Солнца многоликого одарят тебя всем лучшим и чистым, что сохранилось ещё в этом мире, – и бабка Настасья махнула в его сторону сухим веником из только ей ведомых трав.

– Садись, Старуха, будь гостьей, – указал на один из табуретов Сила, отряхивая руки от муки. – Чаю сейчас тебе сделаю.

– Сделай, Силушка, и про сладкую вафлю не забудь, – крякнула бабка и уселась на табурет, подле продолжавшей в такой же позе, что и раньше, сидеть Вороне. Только сейчас упырка смотрела на Настасью Старуху, мужа которой Сила совсем недавно в землю схоронил. Смотрела таким же взглядом, что и на Кощея, забыв правда о вафле. На щеке повисли крошки, а губы были измазаны сгущёнкой. Она напоминала трёхлетнего ребёнка. Бабуля же, чуть улыбнувшись, глянула на девку. Были у неё такие редкие способности, что ни ведьмачкой бабку назвать было нельзя, ни провидицей. Она вообще странной была, сколько Сила её знал, всё время вопросами задавался.