– Господин урядник, посадите этого человека с кем-нибудь из казаков. Мы немедленно выступаем!..

До стойбища остяков добрались ещё до полудня. Чумы, чуть больше десятка, стояли полукругом на большой поляне, залитой тёплым солнечным светом. В центре поляны чернело кострище, возле которого на больших плоских камнях-сланцах сидели несколько женщин, занимавшихся повседневными делами – выделкой шкурок, шитьём одежды и обуви и даже вырезанием мелкой утвари из липовых дощечек.

При виде чужаков женщины всполошились, загомонили и поспешили укрыться в чумах. А навстречу казакам из двух крайних чумов вышли пятеро мужчин в традиционной одежде и один – пожилой, одетый поверх рубахи в шкуру волка, в странной островерхой шапке и с посохом, навершие которого было вырезано в виде волчьей головы. «Шаман!» – невольно пронеслось в голове Кирьяна, которого оставили на краю поляны присматривать за лошадьми.

Старик остановился перед казаками с Разумихиным во главе, остальные остяки остались у него за спиной. Шаман медленно и пристально оглядел непрошеных гостей.

– Кто вы такие? – низким, хриплым голосом, с сильным акцентом, спросил он. – И что вам нужно?

Разумихин шагнул вперёд.

– Я – секретарь господина губернатора. Имею предписание: ввиду государственной важности освободить от населения сосновый лес, предназначенный для освоения и строительства мастерских. – Он протянул шаману лист плотной бумаги с имперским орлом. – Вам отводится двадцать четыре часа на сборы и отправление к новому месту жительства, на реку Самусь.

– Это наша земля, – прокаркал шаман. – У нас договор с белым царём! Мы даём за неё ясак!

Он выхватил бумагу у Разумихина и разорвал пополам. Отшвырнул куски, повернулся и пошёл обратно в чум. Остальные остяки молча последовали его примеру. Казаки переглянулись, а Разумихин, глядя вслед шаману, усмехнулся.

– Что ж, примерно так я себе всё и представлял, – сказал он. – Господин урядник, приступайте!

Тот хмуро посмотрел на чиновника, похлопал плёткой по сапогу, покосился на подчинённых.

– Вы же сами дали им целые сутки, ваше благородие.

– Они только что от них отказались, – кивнул на обрывки предписания Разумихин. – Отныне мы вольны в своём выборе. Приступайте!

– Там же дети и женщины…

– Господин урядник, вам отдан приказ очистить поляну от посторонних… предметов. Вот и очищайте! Никто не призывает вас к насилию или, не дай бог, смертоубийству.

Урядник глубоко вздохнул, почесал за ухом и приказал:

– Давайте, братцы! Только потихоньку, не прибить бы кого…

Казаки вернулись к лошадям, потом верхами направились к чумам, взлетели арканы, захватили верхушки жердей, верёвки натянулись, и чумы один за другим начали со скрипом крениться. Из-под них с воплями врассыпную кинулись дети и женщины с малышами на руках. Мужчины, человек семь-восемь, попытались криками напугать казацких лошадей, даже ударили одну по крупу копьём. Лошадь взбрыкнула, и остяк отлетел от неё на несколько шагов. Кое-кто вскинул лук, но урядник поднял ружьё и выстрелил в воздух. Остяки отшатнулись. Чумы с громким треском рухнули, складываясь и ломая жерди. Женщины завыли, ребятишки, вторя им, заплакали. И тут снова, будто из-под земли, появился старый шаман.

Он простёр перед Разумихиным руки, сжимая над головой свой посох, и неожиданно громовым голосом прокричал:

–Пай вэлып эй лавэслэн нунэ котын! Пэхтым нунэ неврымэн лита Нэй-анки![1]

Неожиданно резкий порыв холодного ветра пронёсся над поляной, словно невидимый ледяной великан решил смахнуть людей с земли. Кирьян присел от страха. Он немного знал остяцкое наречие и догадался, что шаман только что проклял их, проклял именем остяцкого бога огня Нэй-анки.