– Не надо. Дождь кончился, солома у нас сухая, а без рогожи наша повозка менее заметна в темноте.

– Ну что, дьяче, – возница с оттягом хлестанул лошадей, – кишки-то на месте? А дрын у этого верзилы был добрый, тебе повезло, что он по голове не попал. – Ехавший сбоку повозки верховой Василий хохотнул, а Готфрид, видимо, как старший среди них, всю дорогу оставался серьезным и задумчивым. Петр же, еще страдая от боли и баюкая рукой свой живот, выдавил из себя нечто похожее на улыбку:

– Благодарствую, Филипп, тебе за защиту. Если бы не ты, быть бы мне сейчас вместе с Егором в подземном каземате с переломанными костями и закованным в кандалы.

– Я думаю, дьяче, если бы Егор с Василием не разбили ворота, то в каземате оказались бы мы все, и ни один из нас не избежал бы встречи с Вениамином. Так что большой поклон нашим спасителям. – И Филипп, дождавшись, когда с ним сравняется стрелец Василий, похлопал того по плечу. – Ну и особый поклон Егору, он ведь за нас пострадал. – Возница прошептал молитву и перекрестился.

– Что да, то да, – грустно проговорил Готфрид. – Нижайший поклон тебе, Василий, ну и конечно, Егору, если замучили его, то пусть его душа покоится с миром, а если ему еще предстоят пытки, то помоги ему Господь стерпеть их. – И он осенил себя малым крестом. Наступила пауза.

– Ну что загрустили? – сказал Филипп. – Ведь все хорошо. Мы на свободе! Дьяче Петр вроде как цел. Дорога спокойная, что грустить-то? Как вы, кукуйцы, – он повернулся к Готфриду, – в своей Немецкой слободе говорите: «Gott sei Dank, что беда обошла нас стороной».

Готфрид поднял голову и с улыбкой посмотрел на возницу:

– Бог действительно нам помог, и хвала Ему за это. А тебе, Филипп, от меня особо низкий поклон за спасение жизни моего друга.

– Аптекарь, надо бы где-то заночевать, – предложил Филипп. – Лошадям нужен отдых, да и самим не мешало бы поспать. Ехать-то еще верст восемьдесят, не меньше. Раньше, чем к утру, в Верхососенск не приедем.

– Остановимся на первом же постоялом дворе или в ямской избе. Поезжай медленно, смотри, где появится какое-нибудь жилье, там и встанем.

Ехали молча, сказывалась усталость, хотелось спать. Иногда позади они слышали топот копыт. Тогда Филипп находил какой-нибудь пригорок или густой кустарник, прятал повозку, и они пережидали, когда проскачет верховой или ямщик почтовой службы. Так, скрываясь от встречных и попутных ездоков, они проехали еще примерно верст десять – двенадцать.

Наконец дорога их сморила: и возница, и Петр с Готфридом, склонивши головы на грудь, уснули… Лишь Василий, отпустив вожжи, неторопливо ехал впереди повозки и боролся со сном, чтобы не упасть с коня.

Проснулся Петр от того, что повозка качнулась и голова ударилась о борт. Он открыл глаза и, не понимая, где находится, стал осматриваться. Местность была незнакомой.

Повозка стояла на цветущей, залитой солнцем поляне, а лошади, чуть передвигая ноги, мирно щипали траву. Слева на холме и перед ними стеной возвышался толстоствольный могучий сосновый бор. Из его глубины доносилось заливистое щебетание птиц.

– Филипп, – позвал он возницу, – Филипп.

Тот поднял голову, стряхнул со своего плеча голову стрельца Василия и, тоже обводя непонимающим взглядом окрестности, проговорил:

– Ты звал меня, дьяче?

– Смотри, где мы? – кивнул Петр на поляну. – Почему Василий-то у тебя на передке сидит? – испуганно воскликнул Петр. – Где его конь?

– Да вот он, позади тебя, к задку привязан. – Василий сказал, что седалище намял так, что голова думает только об одном: где ее можно преклонить. Вот он и привязал коня, забрался ко мне и, похоже, мы незаметно заснули.