Наступила пауза. Повозка, свернув круто вправо, выехала на просторный, саженей в двадцать пять – тридцать шириной и в два локтя глубиной шлях. Этот тракт был вытоптан еще в те далекие времена, когда конницы монголов и татар хана Батыя шли покорять молодую Московию. Дорога шла в лесостепной зоне вдоль одного из притоков Дона. Шлях был настолько широк, что встречные путешественники, разъезжаясь в сумерках, едва могли разглядеть друг друга. Кони, преодолевая земляной гребень, рванули вперед, отчего повозку тряхануло так, что Петр и Готфрид едва не вылетели из нее. А помяс от толчка перевернулся в воздухе и ударился иссеченной спиной о деревянный настил. Он взвыл от боли, как будто его живого резали на куски.

– Эй, лекари, – сдвинув полог в сторону, крикнул возница Филипп, – вы чо там мужика распиливаете, что ли? Все окрест встревожили. Встречный люд шарахается от нашей повозки как от чумы. Думают, что лиходеи какие-то едут.

– А ты, Филипп, аккуратней через ямы и буераки переезжай, тогда мужик и кричать не будет, – резонно ответил ему Готфрид и, обернувшись к Петру, повторил:

– Нам нужно где-то остановиться, а то, не ровен час, помрет Офонасий.

– Стонет он больше от вывернутых суставов, их бы вправить. А для этого надобно унять боль. Но чем? – Петр осторожно расправил складку армяка под спиной травника. – Разве что применить метод доктора Зеттегаста – ударить палкой по лбу, – продолжал он размышлять вслух. – Так ведь можно силу не рассчитать, и тогда уж точно помрет несчастный, как Прошка Кислов.

– Так у меня же с собой специальный сбор: дикий мак, латук и лаудан. Дядя перед отъездом напомнил, чтобы я взял его на всякий случай.

– А в чем варить?

– И тигель я не забыл, – улыбнулся Готфрид. – Теперь осталось найти жилье, где бы мы могли остановиться.

– Не забудь, что не всякое жилье нам подходит.

– Это почему же?

– Потому что для приготовления декокта потребуется хлебное вино. А оно не в каждом доме бывает. Папенька мне сказывал, что по царскому указу народу разрешено варить питейное только по семейным праздникам, и то выпить они его должны не больше, чем за три дня. Поэтому неизвестно, будет ли в доме, который мы встретим, хлебное вино.

– Да, жалко.

– Что жалко? – не понял Петр.

– Вино мы могли бы купить у целовальника на постоялом дворе, если бы знать заранее, что все так получится.

Петр откинул спереди повозки полог и позвал возницу:

– Филипп, не видно ли где впереди постоялого двора или ямской избы? Нам бы остановиться – помяса осмотреть нужно.

– Темень кромешная, дьяче. Все черным черно как в преисподней. Вон, гляди сам. – Филипп рукоятью хлыста указал в ту и другую стороны дороги, по краям которой мрачно темнели кустарник и отдельные низкорослые деревья. – А вон огоньки, видишь, они словно светлячки прыгают в ночи. Это встречные повозки перекатываются с бугра на бугор.

– И эта череда огоньков вдалеке – все повозки? – удивился Петр. – Мне казалось, что на дороге мы совсем одни.

– А разве ты, дьяче, не заметил, как нас иногда обгоняли брички, верховые да подводы?

– Мы за пологом ничего не видим, – сказал Готфрид. – У нас здесь другая забота – помяса выхаживать надо. Ты, Филипп, как бывалый, что думаешь?

– О чем? – спросил тот.

– Может, кого встречного спросить, есть ли где вблизи какое-нибудь жилье?

– На повозке в темень опасно приближаться к встречным, – отозвался Филипп.

– Почему?

– Примут за разбойников, пальнуть могут из пистоля или пищали. Лучше издалека что-то прокричать, помахать фонарем, договориться, а уж потом без опаски подойти.

Петр посмотрел вперед поверх лошадиных спин, чтобы увидеть верхового стрельца, сопровождавшего их, потому что второй ехал позади повозки.