– Из-за этого вам не нужно волноваться. Уверен, настоятель храма вас простит. Вы пережили кошмар.

– Не хочу об этом вспоминать.

– И не надо.

Старушка глубоко вздыхает.

– Мне так тяжело… Во мне столько злости. Я ненавижу его. Кто бы он ни был. Знаю, что надо простить, как к этому призывает Священное Писание. Но… не могу справиться со своим чувством.

– Это естественная реакция, – говорю я. – Если бы сама оказалась на вашем месте, то думала и чувствовала точно также.

«Господи, пронеси мимо меня чашу сию», – думаю при этом.

– Так не должно быть, – рассуждает Галина Николаевна. – Я должна простить.

– Вы никого не должны прощать, – отвечаю ей. – Он это сделал. А не вы.

– Ненавистью этого не искоренить.

– Боюсь, этого не искоренить ничем, – замечаю, вспомнив тот случай с Романом Шварцем. Если бы полиция нашла преступника, и суд назначил ему наказание, другое дело. А так, выходит, что где-то шляется псих, способный просто так избить человека до беспамятства.

Заканчиваю перевязку (это могла бы сделать и медсестра, но мне самой захотелось хотя быть немного приободрить старушку и жаль, что не вышло), потом поднимаюсь в отделение функциональной диагностики. Там встречаю Ольгу Ромашину. Она готова пояснить результаты МРТ Максима Петровича.

– У музыканта довольно запущенная краниофарингиома, – она показывает на снимке. – Вот здесь она давит на зрительный перекрест головного мозга.

– Отсюда и слепота, – делаю вывод.

– Судя по размерам, она растёт много лет.

– Как же тогда объяснить временный возврат зрения?

– Мозг иногда показывает фокусы, – улыбается коллега.

– Черепная травма могла это вызвать?

– Может быть, она возбудила зрительную память?

– Нет, он видел, уж поверьте. Я была тому свидетелем, – отвечаю Ромашиной.

Она смеётся.

– Не знаю, что вам сказать. Судя по снимкам, пациент лет 5-7 должен быть абсолютно слеп.

– Просто удивительно.

После получения результатов возвращаюсь в палату, где меня дожидается Максим Петрович. Он полулежит на койке, на его ногах пристроилась Марта.

– Эллина Родионовна, – говорит больной, едва отворяю дверь.

Подхожу к нему.

– Как вы узнали, что это я?

Музыкант улыбается.

– Когда один орган чувств перестаёт работать, другие обостряются. Я узнал вас по шагам, они лёгкие, вы будто парите над землёй. А ещё по запаху. Сколько месяцев вашему малышу?

Я краснею. Неужели от меня так сильно пахнет молоком? Боже, как неудобно…

– Вы смутились, изменилось дыхание, – улыбается Максим Петрович. – Не нужно. От вас так приятно пахнет маленьким ребёнком. Сложный аромат из грудного молока, массажного масла, стирального порошка и чего-то ещё. Ах, ну конечно, – улыбка становится ещё шире, – это парфюм. Простите, что так много болтаю. Так что показал МРТ?

Прочищаю горло, поскольку всегда сложно озвучить пациенту плохую новость.

– У вас большая опухоль мозга. Она вызвала слепоту. Её можно оперировать, но из-за размера и расположения вряд ли будет возможность удалить целиком. Хотя такая возможность не исключается. Однако, если добавить облучение, есть надежда на полное выздоровление.

– И я снова буду видеть? – спрашивает Максим Петрович, затаив дыхание.

Господи, сколько надежды в этом голосе!

– После удаления опухоли и лучевой терапии этой возможности исключать нельзя. Хотя и маловероятно.

Музыкант улыбается.

– Было маловероятно, что я прозрел сегодня.

– Даже с точки зрения медицины невозможно, – замечаю в ответ.

– Знаете, я сегодня весь день провёл в парке. Просто смотрел. Как качаются ветви на ветру. Падают капли дождя в лужу, играют дети, проезжают мимо машины. Это красиво, правда?