Гарри не мог больше этого выносить. Ему все равно, сколько раз Брук оказывал услуги его отцу и сколько раз тот ему об этом говорил. Вот возьмет и бросит это все.

Гарри дошел до Зала собраний, а затем повернул к рыночной площади. На улице было людно: женщины с корзинками для покупок и колясками, мужчины, загружающие бутылки в тележки возле винного магазина, – все радостно предвкушали летний день: никаких тебе зонтиков и макинтошей, и не нужно бегать стремглав под дождем от одного магазина до другого.

Возле мясной лавки Говардса собралась толпа. Витрина выглядела как всегда: освежеванные кролики и домашняя птица, сырые окровавленные тушки, – но когда Гарри подошел ближе, он увидел, что стекло разбито.

– Что случилось?

– Грабитель, – сказал один из мужчин. – Стащил несколько ножей и еще кое-какие инструменты.

– И деньги из кассы, – вставил другой. – И лавку слегка разнес.

Гарри взглянул на ювелирный магазин по соседству.

– Странное же место он выбрал.

– Говорят, это дело рук того малого, которого отсюда уволили, – предположил третий. – Вышел из тюрьмы на прошлой неделе. Разобиделся, что место потерял.

От рыночной площади Гарри свернул направо, на Уэст-стрит, и направился к конторе отца. Чем раньше с этим будет покончено, тем лучше. Где бы и когда бы ни случился этот разговор, он будет нелегким. Так лучше уж сразу. По крайней мере, не надо будет гадать, что его ждет.

Гарри собирался поступать в Королевскую академию художеств и уже подал заявку. Без одобрения отца можно было и обойтись, а вот без его финансовой поддержки – никак. Чтобы оплатить учебу из собственного кармана, ему придется работать у Брука еще не один год.

Гарри одернул пиджак, проверил, правильно ли завязан галстук, и поднялся по каменной лестнице. Он заметил, как ярко отполирована медная табличка: «Доктор Джон Вулстон». Сегодня даже такая мелочь была способна испортить ему настроение. Отец больше не принимал пациентов – занимался одной лишь бумажной работой, – однако все здесь выглядело так подчеркнуто респектабельно, так предсказуемо.

Гарри глубоко вздохнул, толкнул дверь и вошел.

– Доброе утро, Пирс. Старик у себя?

Гарри остановился как вкопанный. Приемная была пуста. Клерк отца был такой же частью этого помещения, как столы и стулья. За всю свою жизнь Гарри не мог припомнить ни одного случая, когда, придя сюда, не увидел бы птичий профиль Пирса, неодобрительно поглядывающего на него поверх очков-полумесяцев.

– Пирс?

Послышались чьи-то шаги наверху.

– Вон отсюда, я вам говорю! Убирайтесь к черту!

Гарри замер, не успев снять руку с полированных перил. Он никогда не слышал, чтобы его старик чертыхался или хотя бы повышал голос.

– Мне хотелось дать вам шанс, – проговорил другой мужчина. Голос мягкий, выговор образованного человека. – Жаль, что вы не захотели им воспользоваться.

– Вон!

Гарри услышал звук перевернутого стула.

– Вон! – крикнул отец. – Говорю вам, я не желаю выслушивать всю эту мерзость. Это грязная клевета.

Все происходящее было настолько за гранью обычного, что Гарри не знал, на что решиться. Если отцу понадобится помощь, он, конечно, поможет! Однако старик терпеть не мог, когда его ставили в неловкое положение, и почти наверняка возмутился бы его вмешательством.

Решение было принято за Гарри. Дверь в приемную отца распахнулась с такой силой, что ударила в стену, а затем со скрежетом закачалась на петлях. Гарри скатился вниз по лестнице через две ступеньки и нырнул в нишу за столом Пирса – как раз вовремя.

Посетитель проворно спустился и исчез на Уэст-стрит. Гарри лишь мельком успел разглядеть его одежду – рабочие брюки и широкополую фермерскую шляпу, – и еще маленькие, вычищенные черные ботинки.