Испортил картину. А вернее сказать, она с самого начала не задалась.

Гарри отложил палитру. Обычно запахи льняного масла и краски наполняли его радостным нетерпением. Сегодня же в них ощущалась насмешка. Хотелось бы думать, что дело в самой модели – нужно было поискать кого-то поинтереснее, с более характерным лицом и оригинальным выражением, – но, как ни соблазнительно было обвинить натурщицу, он понимал, что виноват сам. Он не сумел уловить внутреннюю суть этой женщины, не сумел передать тени, линии, изгибы, чтобы сохранить их для потомков. То, что вышло, напоминало скорее изобразительное описание внешности: нос такой-то, волосы такого-то цвета, глаза ближе к такому оттенку, чем к этакому.

Все правильно. И все совершенно не то.

Гарри сунул кисти в банку со скипидаром, чтобы отмокали, вытер руки. Снял синий рабочий халат, бросил на спинку кресла и снова надел жилет. Взглянув на дорожные часы, понял, что опаздывает. Он допил остатки холодного кофе, погасил сигарету и с досадой заметил пятно краски на правом ботинке. Потянулся за тряпкой.

– Черт, – сказал он: удалось только размазать киноварь по шнуркам. Придется пока оставить так.

– Льюис? – позвал он, выйдя в коридор.

Дворецкий появился из задней части дома.

– Слушаю, сэр.

– Мой отец дома?

– Нет. – Льюис помолчал. – Вы ждали его, сэр?

– Я думал, он вернется к обеду.

Столкнувшись с отцом за завтраком, Гарри спросил, нельзя ли с ним поговорить. Старик не ответил определенно ни да ни нет.

– Он сказал, во сколько сегодня будет дома, Льюис?

– Доктор Вулстон не дал никаких оснований предполагать, что он не явится в обычное время, сэр.

– И только?

– Его единственное указание заключалось в том, что, если вы по той или иной причине задержитесь, ужин должен быть подан в семь тридцать.

Гарри понимал (и Льюис тоже): это был скрытый упрек в том, что за последнее время Гарри несколько раз не являлся домой к ужину и ни разу не принес извинений за свое отсутствие. Таверна «Замок» была гораздо заманчивее, чем очередной чопорный ужин наедине с отцом – в молчании и в тщетных попытках найти тему для разговора, которая устроила бы обоих.

Гарри взял шляпу со стойки.

– Спасибо, Льюис.

– Так вы будете сегодня к ужину, сэр?

Гарри взглянул ему в глаза.

– Думаю, да, – сказал он. – Буду.

Гарри медленно прошел мимо фасадов частных домов в георгианском стиле в конце Норт-стрит по направлению к магазинам и каменному кресту на рыночной площади, на перекрестке четырех главных улиц Чичестера.

Он отпросился с утра на полдня, сказавшись больным, чтобы поработать над картиной – как оказалось, напрасно. Теперь его брала досада, что нужно все-таки идти на службу, тем более что день в кои-то веки выдался погожий. Керамические тарелки, сервировочные блюда и молочные кувшины, подделки под Споуд и Веджвуд, списки экспедиторских и судовых компаний, перевозящих товары из одного конца страны в другой, чтобы украсить обеденные столы умеренно зажиточных людей… Это было совсем не то, чем Гарри хотел заниматься в жизни – делать карьеру в бизнесе, наводившем на него смертную скуку, под началом человека, которого он терпеть не мог.

Он до сих пор не мог понять, почему его отец так настаивал, чтобы он, Гарри, поступил на службу к Фредерику Бруку. Брук, уроженец Стаффордшира, был из тех, кто всего в жизни добился сам и преуспел в своем деле. Однако между ним и отцом Гарри не было абсолютно ничего общего. Доктор Вулстон был твердо убежден, что каждый должен знать свое место. Он вращался исключительно в кругу людей интеллигентных профессий, таких же, как сам, а на тех, кто делал деньги в торговле, смотрел свысока.